Иаков со своей стороны утверждал, что поскольку он управляет стадами Лавана, то имеет законное право забрать десятую часть скота, причем по своему выбору. Он потребовал также отдать ему личное имущество своих жен, включавшее изрядное количество мельничных камней и прялок, ткацких станков и сосудов, украшений и сыров. Он напомнил Лавану, что новые шатры, стада и рабы появились у старика лишь благодаря его, Иакова, трудам. И пригрозил, что будет искать справедливости у судей в Харране. Однако Лаван лишь посмеялся в ответ: он много лет играл в азартные игры и пьянствовал с самыми влиятельными людьми этого города, а потому нимало не сомневался, чью сторону они примут.

И вот однажды вечером, после недели бесплодных переговоров, Иаков нашел-таки слова, которые задели Лавана. Муж Лии и Рахили, отец их детей, а также сыновей Зелфы и Билхи, пристально посмотрел на тестя и заявил, что бог его отцов не будет милостив к тому, кто обманул помазанника его избранного народа.

Иаков сказал, что бог явился ему во сне и благословил его плодовитыми женами, многочисленными сыновьями и тучными стадами. Бог пригрозил, что накажет любого, кто попытается помешать Иакову, причем не только его самого, но также его домочадцев и скот. Это встревожило старика, трепетавшего перед могуществом любого бога. Так что когда зять призвал на помощь бога своих отцов, ухмылка мигом сошла с губ Лавана. Успех Иакова в приумножении стад, крепкое здоровье всех его одиннадцати сыновей, неизменная преданность работников и даже то, что его беспрекословно слушались собаки, - все это подтверждало благословение Иакова небесами. Лаван припомнил годы жертвоприношений Иакова своему странному богу и подумал, что Эль должен быть доволен столь ревностным служением.

На следующий день Лаван засел в шатре со своими святынями, не выходил до самого вечера и только потом позвал зятя. С первого мгновения Иаков смекнул, что теперь преимущество на его стороне. И стал торговаться всерьез.

- Отец мой, - сказал он голосом медоточивым и неискренним, - ты был добр ко мне все эти годы, а потому я хочу взять только пестрых животных и таких, что отмечены пятнами, то есть тех, чья шерсть и шкуры меньше всего ценятся на рынке. Ты же получишь безупречное стадо чистокровных животных. А я покину твой дом бедным, но благодарным.

Лаван справедливо заподозрил в этом предложении какой-то подвох, но не смог угадать, в чем именно заключается выгода Иакова. Всем известно, что шерсть более темных животных невозможно отбелить, да и пятнистую кожу выгодно не продашь. Однако Лаван не знал другого: эти «худшие» животные были значительно сильнее и здоровее, чем скот с красивой шерстью и светлыми шкурами. Пестрые овцы чаще приносили двойни и рожали в основном самочек, что означало больше сыра. Молоко пятнистых коз было более жирным, а пряжа из их шерсти получалась намного крепче.

За много лет работы с животными Иаков узнал немало секретов. Так что собственная лень дорого обошлась старику.

Лаван сказал:

- Да будет так!

И мужчины выпили вина, чтобы скрепить сделку. Было решено, что Иаков уйдет со своими женами и сыновьями, прихватив пестрых и пятнистых животных, и стадо его будет включать не более шестидесяти коз и шестидесяти овец. Можно было выговорить для себя большее количество скота, но Иаков торговался еще и за двух рабов с их женами. В обмен на осла и старого вола Иаков согласился оставить Лавану парочку собак, включая и самого лучшего из всех пастушьих псов.

Договорились они и о том, что Иаков заберет все предметы домашнего обихода, принадлежащие Лии и Рахили, а также одежду и украшения, которые носили Зелфа и Билха. А еще Иаков вытребовал себе шатры и копья своих сыновей, два ткацких станка и двадцать четыре мины шерсти, шесть корзин зерна, двенадцать кувшинов масла, десять мехов вина и бурдюки с водой, по одному на каждого из своих людей. Разумеется, мужчины не знали, что задумали мои матери.

Была назначена и дата нашего отъезда: через три месяца. Хотя поначалу это казалось целой вечностью, но недели, одна за другой, прошли слишком быстро. Все это время мои матери провели в сборах: они постоянно разбирали, сортировали, выбрасывали, упаковывали, стирали наши вещи, кое-что продавали и покупали взамен необходимое. Они приготовили сандалии для путешествия и насушили в дорогу сухарей. Они припрятали лучшие украшения глубоко внутри корзин с зерном, на случай нападения разбойников. Они прочесывали окрестные холмы, собирая целебные травы.

Полагаю, при желании Лия с сестрами запросто могли бы выкопать все, что росло в саду, и унести это с собой. Для них не составило бы труда взять каждую луковицу, выкопать каждый припрятанный запас зерна и опустошить все ульи в округе.

Но они брали только то, что считали своим по праву, по справедливости, не более того. Женщины поступали так не из уважения к Лавану, а ради слуг и рабов, которые оставались при его шатрах.

Я тоже усердно трудилась, бегая туда-сюда с поручениями, перетаскивая мешки с припасами и вещами. В те дни никто не гладил меня по голове, не расчесывал мои волосы, никто не улыбался и не хвалил меня. Я чувствовала себя потерянной и заброшенной, но окружающие не замечали этого, так что вскоре я перестала жалеть себя и просто делала то, что мне велели. Радость, которую мы все испытывали в преддверии перемен, отравляло поведение Рути, которая в последние недели наших приготовлений окончательно отчаялась. Она с отупевшим лицом целыми днями сидела в пыли перед шатром Лии, и всем приходилось буквально перешагивать через нее. Моя мать попыталась найти жене Лавана занятие, заставить ее двигаться, заходить в шатер, время от времени есть. Но Рути по-прежнему оставалась безучастной ко всему. Лия очень переживала за бедняжку, на глазах у нас превратившуюся в старуху. Но что она могла поделать? И после нескольких бесплодных попыток помочь Рути мама оставила ее и с головой погрузилась в дела.

В ночь перед нашим последним новолунием в стране двух рек жены Иакова собрались в Красном шатре. Сестры сидели тихо, не обращая внимания на специально приготовленные треугольные пироги, лежавшие перед ними в корзине. Бил ха сказала то, о чем все думали:

- Рути вот-вот умрет. - Ее слова повисли в воздухе. - Однажды Лаван слишком сильно изобьет ее или же бедняжка просто угаснет от тоски.

Зелфа громко