Шрифт:
Закладка:
Я поделилась историей про Утту с Иосифом. Я также поведала брату о путешествии великой богини Инанны в землю мертвых и о ее браке с царем-пастухом Думузи, чья любовь обеспечила людям изобилие фиников и винограда и подарила им регулярные дожди. Я слышала все эти предания в Красном шатре от своих матерей и от жен заезжих торговцев, которые порой называли богов и богинь незнакомыми именами, а иной раз настаивали на абсолютно иных версиях древних событий.
Иосиф, в свою очередь, поведал мне про жертвоприношение Исаака и его чудесное спасение, про встречу нашего праотца Аврама с посланниками бога.
Он сказал мне, что Иаков, наш отец, говорит с богом по имени Эль каждое утро и вечер, даже когда не приносит ему жертвы. Иосиф уверял, со слов отца, что великий бог, не имеющий ни формы, ни лица, ни какого-либо особого имени (кроме того, что означает «бог»), якобы являлся ему ночью, во сне, и днем, наяву, но только когда он был совсем один, и что Иаков уверен: будущее его сыновей благословенно.
Иосиф описал мне чудесную рощу терпентинных деревьев в Мамре, где наша прабабушка каждый вечер обращалась к своим богам и куда наш отец когда-нибудь приведет нас, чтобы совершить возлияние в память о Саре. Все это Иаков рассказывал сыновьям на пастбищах. Я думала, что предания женщин гораздо красивее, однако Иосиф предпочитал истории отца.
Но обычно наши разговоры не были посвящены столь высоким материям. Мы делились друг с другом тем, что знали о секретах плотской любви и деторождения, и смущенно хихикали, потрясенные мыслью, что наши родители совокупляются, как собаки в пыли. Мы бесконечно сплетничали о братьях, внимательно наблюдая за соперничеством Симона и Левия, постоянно выливавшимся в драки, которые вспыхивали из-за малейших пустяков. Иуда и Зевулон, самые дюжие среди братьев, настоящие быки, тоже постоянно спорили, кто из них сильнее. Однако эти здоровяки были добродушными юношами, и их состязания - кто сможет поднять самый тяжелый камень или перетащить как можно дальше овец - носили мирный характер.
Мы с Иосифом видели, что сыновья Зелфы больше тянутся к Лии - чудаковатость родной матери порой немало смущала Гада и Асира. Ее неспособность испечь приличный хлеб заставляла их снова и снова идти в шатер Лии. Близнецы не понимали и не ценили мастерство Зелфы за ткацким станком, и, конечно же, у них не было возможности узнать ее талант рассказчицы. Поэтому они приносили скромные дары - цветы, яркие камни, остатки птичьих гнезд - к ногам моей матери, а не своей.
Именно Лия расчесывала им волосы и вкусно кормила быстро подраставших мальчиков.
Как ни странно, но другие близнецы, рожденные самой Лией, не очень ее любили. Тали и Исса ненавидели свое сходство и обвиняли в этом мать. Братья делали все возможное, чтобы хоть как-то отличаться друг от друга, и почти никогда не проводили время вместе. Исса тянулся к Рахили, которая, казалось, была очарована его вниманием. Тали подружился с Даном, сыном Билхи, они часто засыпали бок о бок в шатре Билхи, болтая о старшем брате Рувиме, которого тоже тянуло к миру и тишине, что царили рядом с моей маленькой тетей.
Лия пыталась подкупить Иссу и Тали сладостями и совала им дополнительные порции хлеба, но вечно занятая заботами о семействе Иакова, она просто не имела времени и возможности сосредоточить внимание лишь на двоих из своих многочисленных сыновей. Но Лия не была ревнивой. Как-то вечером я заметила, что мама наблюдает, как один из ее близнецов подошел к шатру тети. Я настороженно потянула ее за руку - и она взглянула на меня, поцеловала в щеку, затем в другую, а потом в кончик носа. Я облегченно засмеялась, и Лия ответила теплой улыбкой. Я всегда знала, что могу заставить ее улыбнуться. Мой мир был наполнен матерями и братьями, работой и играми, новыми лунами и хорошей едой. Он представлялся мне чашей со всевозможными прекрасными вещами, а границей этого мира служили горы, видневшиеся вдалеке.
Я была совсем еще ребенком, когда отец увел нас из земли, лежавшей между двух рек, на юг, в страну, где он сам родился. Однако, несмотря на юный возраст, я прекрасно понимала, что послужило причиной нашего отъезда. Я буквально чувствовала стену жаркого гнева, стоявшую между отцом и дедом в тех редких случаях, когда они сидели рядом. Лавану не по душе были успехи зятя - и то, как искусно он обращался со стадами, и то, что у него родилось множество сыновей, и то, что все они были гораздо более смышлеными и умелыми, чем его собственные два мальчика.
Лаван не бедствовал, но понимал, что обязан своим процветанием мужу своих дочерей, и ненавидел его за это. Рот старика кривился, как от кислых ягод, когда упоминалось имя Иакова.
Что до моего отца, то он по-прежнему считался всего лишь «человеком Лавана», хотя лишь благодаря Иакову стада наши приумножились, а границы поселения расширились; именно он покупал рабов, нанимал новых работников и привлекал торговцев. Взамен же он получал лишь жалкую долю доходов, но, будучи человеком бережливым и толковым, неизменно продавал и обменивал все с огромной выгодой. Особенно Иаков дорожил своим маленьким личным стадом, состоявшим их пестрых коз и серых овец. Наш отец ненавидел Лавана за лень и от души презирал старика и его донельзя избалованных сыновей-неумех, которые бездумно растрачивали то, что доставалось им за счет труда Иакова. Помню, как отец скрипел зубами от ярости, когда Кемуэль, старший сын Лавана, оставил весной пастбище и лучшие козлы насмерть забодали друг друга. А уж как он сердился, когда младший, Беор, выпил слишком много вина и уснул, позволив ястребу унести белоснежного новорожденного ягненка, которого Иаков собирался принести в жертву своему единому богу.
Но еще хуже было, когда Иаков по милости Лавана лишился двух лучших своих собак - самого умного пса и самого преданного, которого особенно любил. Старик отправился тогда на три дня по торговым делам
