смелость испытывать так свою ладонь, бритва могла глубоко поранить и порезать связки. Насчёт смелости не знаю, но бездумная бравада показного геройства у меня проглядывалась. Я этому делу быстро научился и показывал салагам на школьном дворе. Тут откуда ни возьмись Таня Берёзкина вышла из корпуса, а я перед какими-то шестиклассниками выпендривался с трюком «смотри, какой я смелый» на ребре доски ямы с песком. Пока Таня шла по двору, я воткнул и сломал четыре лезвия, причём я помню, внутри у меня уже был мандраж, но отступать было нельзя. Это же Таня, моя пассия! Я хотел выглядеть бесстрашным героем, я ждал, что Таня подбежит, остановит меня, ужаснётся от моей безрассудности, скажет, что это очень опасно, или, на худой конец, спросит, в чём фокус? Но Таня никакого интереса ко мне не проявила, безучастно прошла, проигнорировав мою глупую игру.

Больше я этот трюк не проделывал. Тот кратковременный пережитый страх меня протрезвил.

* * *

На каком-то утреннике в классе, наверно, шестом, на сцену вышел аккуратный пионер в галстуке и пилотке и запел a capella «Город над вольной Невой…» Спел он тогда неумело, взял не свою тональность, перешёл на фальцет. Это был Селимян Самвел.

Потом это повторялось ежегодно, «Слушай Ленинград» стал его визитной карточкой. Голос у Селима сформировался баритональный, пел он неплохо. По школьным меркам это было, пожалуй, его единственное достоинство. Парень он был нагловатый. Дружил с такими же, например, с Аваляном Сергеем.

Михаил Амбарцумович организовывал ежегодные экскурсии в химзавод, на завод химволокна и, однажды была дальняя экскурсия на Севанский завод стекловолокна. Для организации экскурсии на химзавод кто-то должен был отнести документы договора в администрацию завода и заверенные вернуть в школу. В тот год Мхо поручил это дело трём парням: мне, Самвелу Селимяну и Сергею Аваляну. Я сейчас не помню, что у меня случилось дома, куда я должен был пойти, но в химзавод отлучиться не мог. А ребята сказали, что ты волнуешься, мы сами сделаем. Назавтра оказалось, что договор не состоялся, как они мне объяснили, так как нужного человека не было на месте, мол, приходите завтра. «Так что, Саша, вчера ходили мы, сегодня пойди ты». Я и пошёл. Пока пытался ориентироваться на территории завода, какая-то тётя (видимо, из отдела кадров) заприметила меня, школьника, подошла, посмотрела бумаги, сказала: «Вам к товарищу Мецатуняну, он весь день в кабинете», — показала рукой направление движения. Мецатунян между делом сказал, что ждал посланцев от школы вчера, тут же завизировал бумаги, и я через 10 минут довольный возвращался домой. Никуда Селим и Авалян не ходили, просто говоря современным сленгом, кинули лоха.

А ещё в девятом — десятом классе у Селима была фишка: в кулуарах он пел шуточную песню про курочку, которая не ведала греха, пока искуситель-петух не уломал её прогуляться за реку, и не «испортил причёску», и она наутро снесла яичко. Вполне нормальная песня в традициях русской частушки. Мораль песни звучала в последних строчках: «Девки, не ходите с парнями за реку, а то прокричите кукареку!» Девушки наши на этих словах стыдливо переглядывались, прикрывая смущённую улыбку ладонью. Селим вкушал успех артиста!

* * *

Ира Петухова была на два года старше нас, она училась в одном классе с моей сестрой Асей, часто бывала у нас дома, и я вожделенно разглядывал её светлый волнистый волос, курносый нос, длинные ноги. В один день мы, восьмиклассники, обомлели от неожиданного зрелища. Десятиклассники играли в баскетбол на уроке физкультуры, Ира бегала по полю в синей футболке и в синих спортивных плавках, демонстрируя свои длинные стройные ноги. Это была по нашим меркам живая эротика!

Сестра рассказывала позже, что на следующий день завуч Ашот Арутюнович (Гестапо) вызвал к себе Вову Крыжановского, который дружил с Ирой, и распекал его за то, что тот позволил своей девушке бегать по школьному двору и показывать всем голые ляжки!

После окончания школы Крыжановский поступил в военно-морское училище, кажется, через год — мы были уже десятиклассниками — на встречу с выпускниками он пришёл в парадной форме, был заносчив, вёл себя крайне недостойно. Он демонстративно отвернулся от директора Минасяна и бросил через плечо что-то грубое.

Прошли времена, всё расставилось по клеточкам, пазлы сошлись. Ира с Вовой разбежались. Крыжановский спился до алкогольной полинейропатии, ходил с авоськой в магазин петушиной походкой[89], опустился совсем и в возрасте около сорока лет помер.

* * *

Битунова Наташа училась на класс старше, и она была секретарём комсомола, когда мы учились в восьмом классе. Девушкой она была сбитой, сероглазой, для меня непривлекательной, мне казалось, что она хмурая, неулыбчивая. Это меня всегда отвращает. Но моя наивная вера в значимость структурной иерархии настраивала на уважение к первому секретарю ЛКСМ школы. В какой-то момент в середине учебного года я заметил её отсутствие. По информации, которую я черпал из дома от сестры и мамы, оказалось, что Битунова забеременела, и её спешно увезли рожать с глаз подальше. Мама сокрушалась, какой позор! Первая комсомолка школы забеременела в девятом классе! Какой позор для школы!

* * *

В один из школьных утренников двое салаг, Амян Андрей и Мамян Ваган, образцовые пионеры примерно пятого класса, спели дуэтом. Спев песню, они расходились в разные стороны за кулисы. А после объявления следующей песни бодрым пионерским шагом сходились к центру авансцены. Пели слаженно, задушевно. Спели четыре знакомые пионерские песни, пятой был объявлен знаменитый «Солнечный круг». Стало смешно, песня-то для первоклашек. Амян и Мамян после первого куплета вдруг запнулись, что-то их тормознуло, и они замолкли. Потом без смущения поклонились и ушли со сцены, опять в разные стороны. Мол, достаточно и одного куплета. Потеха!

* * *

В ОК и Fb[90] периодически всплывала фотография ухоженной респектабельной сексапильной женщины с внешностью еврейки-ашкенази с уведомлением «вы можете быть знакомы». Оказалось, это Карина Финкельштейн, она училась на два класса ниже. Но в моей жизни она появлялась несколько раз.

Первый раз это было в девятом классе. Меня выбрали третьим секретарём комсомола, и участь водить молодых на приём в здание горкома легла на меня. Трёх-четырёх четырнадцатилетних восьмиклассников, прошедших первый этап в школьном комитете, я вёл в главное здание Кировакана, здание городского комитета КПСС, детище архитектора Бахшиняна, где на первом этаже заседал городской комитет ЛКСМ во главе с Карленом Даниеляном.

Процедура приёма в комсомол была достаточно стандартной. Я заводил кандидатов по одному, представлял по имени и фамилии, говорил, что имярек подал