В своей автобиографии Проханов говорит о “периоде бедствия” и ссылается при этом на Псалом 123, 2-3: “Если бы не Господь был с нами, когда восстали на нас люди, то живых они поглотили бы нас”.

“Большие несчастия, — пишет он, — посетили нашу страну в период от 1917 по 1922 годы. Их принесла Мировая война, унесшая многие миллионы жизней, осиротившая множество семей и оставившая по себе миллионы калек, истощённых от голода, раздетых и разутых.

Революция и гражданская война увеличили масштаб этих бедствий. А в 1921-22 годах страну постиг неурожай; голод унёс новые множества людей, но жертв было бы ещё больше, если бы через товарищество “АРА” на помощь русскому народу не пришёл американский народ.

...В этот период, бедствия я много помогал страдающим братьям и сёстрам. Часто посещал больных, утешая их Словом Божиим и молитвой, по возможности помогал им материально. И, хотя сам я в это время страдал от истощения, но ни разу не заболел, несмотря на то, что посещал даже больных тифом и холерой.

Часто вспоминал я в те дни слова псалма (90, 5-7): “Не убоишься... язвы, ходящей во мраке, заразы... падут подле тебя тысячи... но к тебе не приблизится.”

Так было и со мною.

Многие из наших верующих перебирались из города в сельскую местность, где легче было найти пропитание, где масштабы терора не были столь велики, как в городе. И меня приглашали братья переселиться на юг России. Просили об этом и сотрудники. Но я отвечал: “Когда корабль тонет, капитан оставляет его последним”. Мог ли я ответить им иначе?

Супругу с сыновьями я, однако, отослал в Тифлис, к её родителям. Они выехали 13 мая 1919 года.

Особенно трудно приходилось мне зимой — и с питанием, и с отоплением нашей квартиры. Я спал, не снимая ботинок, пальто, в тёплой шапке на голове. Питался сухарями, которые братья присылали мне из деревни, и морковным чаем. Не удивительно, что превратился в скелет, обтянутый кожей. Два раза я терял сознание на улице и два раза — в собрании. Но собраний наших не оставлял и всегда выступал на них с проповедями. Попрежнему трудился я в Совете ВСЕХ и вёл переписку с российскими верующими.

Потом пришло испытание, по-настоящему тяжелое. Дело в том, что после отъезда моей семьи на юг России я не имел от них никаких известий. Это и не удивительно: ведь страна была охвачена гражданской войной.

Но вот ночью, 30 июля 1919 года, я увидел во сне, что моя любимая жена умирает... Помню, я покрывал поцелуями её лицо и громко плакал. Проснулся, дрожа, весь в поту. Преклонив колени, стал горячо молиться Богу, спрашивая, что значит этот сон... В последующие недели и месяцы тревога не оставляла меня.

- Лишь в сентябре один брат из Мелитополя сообщил мне, что моя супруга действительно умерла во Владикавказе... ночью 30 июля. В ту самую ночь...

Ещё позже узнал я и о причине её смерти. Оказывается, в дороге она заболела страшной азиатской холерой. Похоронили её в нашем семейном склепе во Владикавказе.

Один из моих сыновей — Ярослав — тоже заболел — тифом, но Господь сохранил его”.

Подробные сведения о болезни и кончине жены И. С. П. получил осенью 1919 года во время 6-го съезда ВСЕХ. Их привезли делегаты с юга России. Все преклонили колена и вместе с Прохановым молились о ниспослании ему утешения и мужества. Иван Степанович принял этот удар как испытание от Господа. Казалось, что и без того надломленный организм его не выдержит, что он ослабеет и духом. Но нет, неизменный руководитель всех союзых съездов, стойко провел и этот, 6-ой съезд ВСЕХ.

Покойница была для него не только женой, но и любимым другом, и помощницей во всех делах. Теперь, как бы оставшись сиротой, Иван Степанович повторял про себя слова благочестивого Иова: “Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно” (Иов. 1,21). Он справился со своей болью и вполне подчинился воле Божьей.

Сыновья его пробыли на Кавказе до 1921 года. Когда старший, Ярослав, вернулся в 1921 году домой, в Петроград, то отца не застал: И. С. П. находился тогда в Твери, в своём первом тюремном заключении.

Новое испытание постигло И. С. П. в 1923 году. Он снова попал в тюрьму и опять как контрреволюционер — по злокозненному обвинению православных священников.

Аресту предшествовал обыск в квартире Проханова и в доме, где размещался Совет Союза и канцелярия. Конечно, никаких документов, которые свидетельствовали бы о контрреволюционной деятельности Проханова и его единоверцев, найдено не было, поскольку их попросту не существовало.

Несколько месяцев продержали Ивана Степановича в Московской тюрьме на печально знаменитой Лубянке, а потом — в Бутырской тюрьме. Пока не убедились чекисты в беспочвенности выдвинутого против него обвинения.

Кстати, во время своего пребывания в ГПУ на Лубянке И. С. П. встретился там с В. Ф. Марцинковским, которого следователи допрашивали перед высылкой — за религиозную пропаганду — заграницу. В следующий раз они встретились уже как свободные люди в Праге. Воистину неисповедимы пути Господни! Освобождён Проханов был так же внезапно, как арестован. Вот как он писал об этом:

“И вот неожиданно я был освобождён из тюремного заключения. Моим лозунгом тогда было — трудиться как можно больше, чтобы наверстать время, потерянное в тюрьме.

Находясь в тюрьме, я думал, что власти запретят в дальнейшем деятельность ВСЕХ и закроют нашу контору в Ленинграде. Этого ,однако, не произошло. Все продолжали работать на своих местах — в конторе, в Библейской школе и в издательстве “Христианин”. Всё оставалось попрежнему и в наших общинах — как в Ленинграде, так и в других городах. Это несомненно свидетельствовало, что в то время советская власть ещё была настроена лояльно по отношению к нам.

И потому, не теряя времени, я возобновил активную деятельность.

Этот период — с 1925 по 1929 годы — был очень плодотворным для Всероссийского Союза Евангельских Христиан на всех участках его работы”.

О контактах и встречах Проханова с православным духовенством

В 1922 году большие события произошли в лоне Православной церкви. Был снят со своего поста патриарх Тихон, позднее убитый. Ещё ранее, советская власть издала очередной грабительский декрет — об изъятии из церквей, храмов и монастырей всего золота и драгоценностей для передачи их в государственную казну.

После снятия Тихона Православная церковь разделилась на три группы:

1) Так называемую “Живую