— Он же в дороге завоняет.

— Ничего страшного, упакуют в мешок из прорезиненной ткани.

— В нём восемь пудов веса, пан полицейский.

— Это не мои проблемы. Пусть для удобства перевозки упаковывают в четыре отдельных мешка. И напоминаю, пан Станислав, у вас осталось всего сорок минут на сборы. Затягивание времени приравнивается к вооружённому сопротивлению и карается расстрелом на месте. Вот, извольте взглянуть, в постановлении трибунала всё так и написано.

— И что же вы молчали, пан полицейский? — всполошился Станислав Кшишвалевский. — Агнешка, срочно просыпайся сама и буди детей, через двадцать минут мы выезжаем!

**********************************

В трёх вылетах Красный сбил три англо-польских дирижабля, по одному за каждый раз. Валерий Павлович завалил четверых, а Пётр Николаевич Нестеров раскрыл в себе талант воздушного снайпера, отправив в гости к чертям и их горячим сковородкам сразу шесть летающих пузырей. Экипажи «Стрекоз» быстро разобрались с водоплавающей мелочью и больше не летали — бомбардировщики в воздушных боях не участвуют.

И всё же Василию пришлось поплавать в тёплой водичке — во время четвёртого вылета мотор вдруг резко и противно завизжал, потом застучал, а через несколько секунд вообще заглох и загорелся. Высоты не хватало ни дотянуть до понтонной полосы, ни выпрыгнуть с парашютом, поэтому пришлось садиться на воду и срочно прыгать в море. Минут пятнадцать любовался однообразными пейзажами, пока рядом не всплыла подводная лодка с номером С-13.

Подводники спустили надувной плотик, выловили наследника российского престола, переодели в сухое, и вручили большую жестяную кружку с горячим чаем. Правда, чуть разбавленный заваркой коньяк можно было назвать чаем с большой натяжкой. Но горячий и крепкий. Поэтому на борт линкора «Александр Ульянов» Вася прибыл уже изрядно навеселе. На ногах, правда, держался твёрдо и координацию движений не потерял.

У трапа его встретил сам командующий Экспедиционным Корпусом генерал Фрунзе:

— Что же вы так неосторожно, Василий Иосифович?

— Новая техника имеет свойство подводить, Михаил Васильевич, — пожал плечами Красный. — Для того и везём её, чтобы проверить в боевых условиях и обкатать в экстремальных ситуациях. Не вижу ничего страшного.

— Я не про технику, — усмехнулся Фрунзе. — Я про ваше обещание жениться. Ведь их трое, и все выполнили ваше условие.

— Ну-у-у…

— Вот именно! Станут говорить, что наследник российского престола из-за данного им невыполнимого обещания решил покончить с собой путём утопления.

— Какая чушь! — возмутился Василий.

— И, тем не менее, из-за невыполненного обещания ваша репутация пострадает, а она суть достояние Империи. Поговаривают, что штабс-капитан Гумилёв из морской пехоты решил накропать по поводу сегодняшних событий целую поэму.

Красному фамилия штабс-капитана ничего не сказала, но капитан Романов в предыдущей жизни слышал про такого поэта, хотя любую поэзию с детства терпеть не мог. Изучал в школе, да, но именно поэтому и не любил.

— Это лупоглазый такой? Стихи у него говённые. У него ещё жена поэтесса, вроде бы Анна Ахматова.

— Анна, но не Ахматова, а Энгельгард. Они давно живут вместе, но пока не повенчались. С Ахматовой же он давным-давно развёлся.

— Это неважно, у неё тоже говённые стихи. Кстати, почему этот Гумилёв до сих пор в штабс-капитанах? Ему, если не ошибаюсь, уже лет пятьдесят. Пьёт?

— Как и все поэты, это у них в обязательном порядке. Водка как источник вдохновения. Но на службе он чаще всего трезвый, и зарекомендовал себя как храбрый, грамотный, ответственный и знающий офицер. Четыре раза дослуживался до полковника, и каждый раз был разжалован за буйное празднование нового чина. Про пожар в московском «Славянском базаре» до сих пор легенды ходят. Его рук дело.

— Тогда передайте господину Герострату, что в случае появления стихотворного пасквиля он уже не сможет поджигать рестораны. Со сломанными руками и ногами это сделать очень затруднительно.

— Я передам обязательно, — кивнул Фрунзе. — Но вы, Василий Иосифович, прямо сейчас пройдите в радиорубку и свяжитесь с отцом. Объясните ему ситуацию и попросите совета. Лишним не будет.

Красный тяжело вздохнул и неторопливо пошёл в сторону радиорубки, где был перехвачен адмиралом Эссеном. Специально его подкарауливают отцы-командиры?

— Василий Иосифович, Его Императорскому Величеству уже доложили…

— Стукачи, бля… Извините за эмоции Николай Оттович.

— Не настучали, а доложили! — сурово возразил Эссен. — Это входит в должностные обязанности… хм… неважно в чьи, но входит! Так что почувствуйте разницу.

— Ну доложили, и что теперь?

— Советую повременить и дать остыть эмоциям Его Величества. Не попадайтесь сейчас под горячую руку, рискуете получить приказ о возвращении в Петербург. Но император пообещал собрать большой семейный совет для рассмотрения вашей проблемы, и завтра или послезавтра даст ответ.

— А что мне делать сейчас?

— Готовить к вылетам новый самолёт. Если не ошибаюсь, у вас есть определённый запас новых машин?

— Есть, и уже готовят без моего приказа. Это стандартная ситуация, Николай Оттович, и не требует отдельных распоряжений.

Адмирал Эссен шумно втянул воздух носом и покачал головой:

— В таком случае хотя бы поспите пару-тройку часов. Такой запах, аж завидно становится.

— Подводники чаем напоили.

— Вот я про чай и говорю. Ступайте, Василий Иосифович, а с отцом свяжетесь завтра. Примите совет пожилого и много повидавшего человека.

— Спасибо, Николай Оттович, непременно прямо сейчас им и воспользуюсь.

Глава 11

Неожиданно для самого себя барон Анастас Иванович Микоян, миллионер, промышленник и известный меценат, именным указом императора Иосифа Первого стал председателем совета раввинов Российской Империи. Вот прямо сегодня утром два вооружённых фельдъегеря и принесли украшенную печатями и подписями бумагу. Заодно приглашение прибыть на Большой Семейный Совет в течение часа.

Первым делом Анастас Иванович попытался оспорить указ императора:

— Ваше Величество, ну какой из меня раввин? Увольте от такой милости.

— Замечательный из вас раввин, господин барон, — усмехнулся в усы Иосиф Первый.

— Но я армянин!

— А я в детстве думал, что Ереван и еврей это одно и то же слово, только произнесённое на разных языках. И подумайте сами, барон, неужели я могу доверить такой важный государственный пост еврею? Они же не поймут и станут смеяться.

— Думаете, в моём случае смеяться не станут?

— Наоборот, будут уважать как человека, занявшего высокий пост благодаря нужным связям и личному капиталу. Евреи таких любят, хотя и завидуют. Зато понесут взятки.

— В мои обязанности