Шрифт:
Закладка:
* * *
Шестнадцать лет назад, Москва.
— Как ты мог на такое согласиться? Вадик, как ты мог? — причитала бабушка на кухне.
У Лели все лицо опухло от слез, в голове гудело, но она несмотря ни на что слышала этот разговор, который проходил сквозь толстые стены сталинской высотки и разрезал Лелино сердце пополам.
— Я это и предложил, — упавшим голосом признался отец.
— Ты с ума сошел? Как можно было отдать Даню? Как тебе в голову пришло их разделить? — бабушка просто завизжала, уже абсолютно не контролируя себя.
— Мама! Она угрожала, что заберёт их обоих. Этот ее заокеанский муженек может купить и суд, и милицию, а у меня таких возможностей нет. Кроме того, как бы я к ней не относился, она все же их мать, и имеет право воспитывать своих детей. Я понимаю, что это чудовищно, но это лучше, чем устроить войну и навсегда лишить детей нормальной жизни.
— И как? Как же вы интересно приняли решение, кто с кем останется? — издевалась Ба.
— А вот это уже Аня! Она считает, что Даня быстрее найдет общий язык с ее муженьком, а Леля будет бесконечно рыдать, а потоп ей в ее фешенебельном коттедже на хр*н не нужен. Это я дословно ее цитирую.
Леля вздрогнула, услышав, что для матери она представляет меньшую цену, чем брат. Это не было откровением, она всегда чувствовала, что мать любит Даню больше. Даже сегодня, зная, что она снова улетает надолго, а то может и навсегда, мать ни разу не обняла ее.
Родители предали их, и разработали целую спецоперацию, чтобы их разлучить. Они понимали, что Леля с Даней никогда не согласятся жить отдельно. В честь приезда матери, они все вместе гуляли в парке Горького, посетив пару аттракционов, пришли в кафе. Пока им несли заказ отец предложил Леле быстренько заглянуть в соседний магазин с девчачьей одеждой. Оставив Даню с мамой, Леля в приподнятом настроении направилась мерить то самое платье, которое приглянулось ей, ещё, когда они проходили мимо витрины. Отец настаивал на том, чтоб посмотреть ещё парочку вариантов. А в это время мать поставила перед Даней стакан с его любимой колой, в которой была внушительная доза снотворного. Когда Леля с отцом вернулись с обновкой, мамы с Даней уже не было в кафе. Брат в это время спал беспробудным сном на заднем сидении такси, а потом в аэропорту и весь полет. Отец, чтобы избежать истерики Лели в общественном месте, сказал ей, что Дане стало плохо и мать везёт его в больницу, якобы об этом ему поведал официант. И только когда Леля с папой приехали не к больнице, а к дому, в котором они проживали вместе с отцом и Ба, он признался, что мать увезла Даню в Штаты. Когда Леля заголосила на весь двор, отец грубо схватил ее за шкирку и брыкающуюся принес в квартиру, где теперь сидя в опустевшей без Дани детской Леля и слышала этот разговор.
Леля поднялась с пола, закрыла дверь изнутри и стала крушить все вокруг. Обломки фоторамок, битые стекла, сломанный стул и порванное в клочки то самое платье, которым отец отвлёк ее, — все это увидел Вадим Филатов, когда выломал дверь. В центре всего этого хаоса сидела Леля. Она уже не плакала, но глаза горели лихорадочным огнем.
— Леля, доченька, я обещаю, что вы будете видеться, я обязательно что-то придумаю, — отец склонился над ней и протянул к ней руку.
— Не смей! Не прикасайся ко мне! Я тебе не доченька! У тебя ее больше нет, — совсем не по-детски отрезала она.
Ба, стоя в дверях, в ужасе запричитала, прикрыв рот рукой.
Когда Даня очнулся ото сна за океаном, в своей новой безупречной комнате, и понял что произошло, он как и Леля не оставил целым ничего, что попалось ему под руку. Мать даже не рискнула придти к нему. Это сделал Бэн.
Бэн был "добрым малым" — во всех отношениях хорошим и правильным до тошноты. Он наверняка был бы ещё и счастливым, если б не полюбил свою Энн — Анну Филатову. Бэн понимал, что она эгоистичная, капризная и, чего уж там, глупая, но он относился снисходительно ко всем ее неблаговидным поступкам. Он хотел ребенка, а она не хотела рожать и затеяла всю эту историю с переездом Дани к ним, чтоб таким способом дать Бэну то, что он хочет, — сына. Так она объясняла самой себе то, что натворила. Бэна в свой план она не посвятила, просто сказала, что едет проведать детей, и поставила его уже перед фактом, когда шофер заносил спящего Даню в их дом. Бэн попытался образумить жену, но она пустила слезу и стала мотивировать свой поступок тем, что она очень скучает, жить не может без детей, а бывший муж — кровопийца разрешил забрать только Даню. Анна была актрисой, и надо признать неплохой, потому с декламацией чувств, на которые на самом деле она была не способна, получилось вполне себе "по-Станиславскому". Именно проникновенный спич жены пересказывал Бэн очнувшемуся и рассвирепевшему Дане. Бэн взывал к его сыновним чувствам, просил пожалеть мать. И Даня пожалел, но не простил ее. Мать была духовно-пустой и не была близка со своим сыном, поэтому по мере того как Даня отдалялся от нее, он все больше сближался со своим отчимом и превращался в Даниэля — единственного сына Бэна Тэйлора.
Двойняшки безмерно скучали друг без друга. И Бэн был тем, кто обеспечил налаживание между ними постоянной связи. Он нашел в Москве людей, которые вышли на контакт с Ба, потому что по понятным причинам с Вадимом Филатовым он общаться не желал. Ба приводила Лелю раз в неделю в компьютерный клуб, где они с Даней переписывались, и раз в месяц Бэн устраивал для двойняшек что-то типа телемоста, договорившись с работниками телецентра в Москве. С развитием интернета, мобильной связи и эволюцией смартфонов в таких сложностях уже необходимости не было, и брат с сестрой общались без посредников.
Ни Даня, ни Леля так и не смогли простить родителей. Для Лели же красивое платье подсознательно теперь символизировало опасность. Ведь однажды, позволив себе быть «принцессой» и отправившись за таким вот платьем, она пережила
