— Ты что, глаза дома забыл, Немцев? — выгибаю я брови и понижаю голос до шёпота. — Сегодня такого в меню нет.

— А что сегодня есть в меню? — спрашивает хрипловато, наконец-то оторвав взгляд от моего пуш-апа.

У меня начинают гореть уши, потому что его глаза как два чёрных бездонных колодца!

Он сейчас говорит о еде?

В любом случае вид у него такой, будто он ждёт ответа на все свои вопросы и не оставит меня в покое, пока не услышит на каждый из них “да, да, да и ещё раз да”.

Да… непроходимый урюк. Кажется, я не против, чтобы сегодня в меню были я и ты. Облизываю губы и смотрю на его серьёзный и аппетитный рот, собираясь сообщить об этом в какой-нибудь извращённой и не очень понятной форме, потому что обожаю смотреть, как он всё вокруг воспринимает буквально, ибо прямой и приземлённый, как грабли.

— Тоня, милая, — врывается в наш мирок голос Жениной мамы.

Выпрямившись, суетливо заправляю за ухо волосы.

— Ты не отнесешь на кухню эти тарелки? — Опускает она на стойку стопку. — Скоро будет готово барбекю. Валерий Семенович сегодня в ударе.

— Конечно, — говорю дружелюбно, бросив на Федю быстрый взгляд.

Отступив в сторону и топчась на месте, почёсывает ладонью левой руки плечо правой и делает вид, будто мучается с выбором подходящего для себя капкейка.

Достаю из кармана карточку, которую вынула из “клубничной” коробки, и быстро пишу на обороте ручкой, найденной в комнате Алекса:

“Поцелуй меня”

Сую карточку в руку Феди и, прихватив заодно пустой графин, устремляюсь в сторону кухни.

— Помогу… — раздаётся у меня над ухом, когда вхожу в дом.

Улыбаюсь, опуская лицо и чувствуя за спиной большое мужское тело.

В доме кромешный ад.

Сваливаю бирюзовые тарелки в мойку и поднимаюсь на носочках, чтобы достать из шкафчика чистые. Выставив их на стол, вздрагиваю, когда моё запястье обвивают сухие сильные пальцы. Дёрнув меня за руку, тащат через гостиную.

Оборачиваюсь по сторонам. Никому до нас нет дела. Мы сами по себе...

Федя открывает последнюю дверь по коридору и заталкивает меня внутрь, закрывая её за собой.

Смеясь, спотыкаюсь о какой-то чемодан.

— Где мы? — спрашиваю тихо, хватаясь за его плечи.

— Там, где нет детей. — Теснит своим телом к стене, на ходу включая тусклую лампочку.

Кажется, это место для хранения всякого барахла… Пахнет стиральным порошком и пылью… Теперь эти запахи станут моими красными кнопками...

Смотрю в его лицо, запрокинув голову. Впитываю каждую деталь. Я и так их все знаю. Его губы приоткрыты, ладони обнимают мою шею, а глаза сконцентрированы на моих.

Это то, что меня с ума сводит! Он сдержанный со всеми, но когда он со мной, то ни черта не такой. Он настырный и напористый.

По моему животу ударяет чувственный всплеск.

Не теряя времени, обвиваю руками шею Феди и набрасываюсь на его губы, карабкаясь по нему вверх.

Испускает смешок мне в губы, подхватывая за бёдра и помогая обнять ногами свою талию.

Зарываюсь пальцами в его волосы, плавясь оттого, как наши губы в секунду подстраиваются друг под друга. Он не спешит, позволяя мне самой найти наш ритм. От этого меня скручивает возбуждением. Меня скручивает от его вкуса и того, каким частым стало его дыхание.

— Я думал, целовать буду я… — хрипит в мои губы.

— Помолчи… — Пожираю его рот, выгибаясь и постанывая, когда он даёт мне язык, который я заманиваю в свой рот, не прекращая тереться о него тоже.

— Я прощён? — спрашивает, отрываясь от меня и прижимаясь своим лбом к моему. — Да?

Хнычу, потому что он лишил меня своих губ и языка. Они мне просто жизненно необходимы!

— Я подумаю… верни мне свои губы...

— Сюда? — нетерпеливо прижимается ими к моей шее, прикусывает подбородок, повсюду орудуя языком.

Покрываюсь мурашками и поджимаю пальцы на ногах. Наше дыхание смешивается и стучит в моих висках.

— Или сюда? — Кусает мою ключицу, а потом прикусывает мою грудь прямо над кружевной полоской лифчика.

— А-й-й... — Запрокидываю голову, подставляя его жадному рту всю себя.

Находит мои губы и устраивает мне самый глубокий и неприличный поцелуй в моей жизни. Пожираем друг друга как ненормальные. Со стонами и моими вскриками.

— Хочу тебя, — констатирует очевидное Федя. — Замахался уже...

Я уже несколько минут без стеснения трусь о его выпирающую эрекцию. Его рука сдёргивает с плеча платье вместе с бретелькой лифчика, и мой сосок оказывается у него во рту, а рука протискивается между нами и ныряет в мои трусики.

— Ещё… ещё… — прошу не останавливаться его рот и руку.

Федя рычит, когда дергаю его за волосы и пытаюсь отыскать губы. Впивается в мои, продолжая двигать пальцами внутри меня. Не забывая давить на клитор, от чувствительности которого я опять вскрикиваю и начинаю извиваться, но он вдавливает меня собой в стену так, что даже при всём желании я не смогла бы вырваться.

Мой мозг отключается.

Несчастную кладовку заполняют пошлые мокрые звуки, мои стоны и тяжелое дыхание Немцева.

— Федечка… — рыдаю, сдавив его голову локтями.

— Потрогай меня, — просит со стоном, упорно продолжая вести меня к оргазму.

— Ммммм...— Выгибаюсь дугой, когда он меняет наклон пальцев и скорость их движения.

Протискиваюсь рукой между нашими телами. Сжимаю его через шорты и трусы, чувствуя пульсацию и каменную горячую длину. От этой твердости и внезапной неуправляемости Феди, с которой он принимается толкать бёдра навстречу моей руке, на меня снисходит оргазм...

Выкрикиваю его имя, зажмурившись и вжавшись носом в его шею.

Сдавив мою талию рукой до боли, Федя стонет и дрожит, издавая рваные проклятья…

Неожиданно дверь за его спиной распахивается настежь!

Я в ужасе вскрикиваю, пряча лицо на груди Феди, но не думаю что кого-то это обманет, учитывая цвет моих волос!

Федя наваливается на меня, продолжая стонать и содрогаться, и в этот момент мне хочется защитить его от всего! Потому что он кончает и не может предпринять ровным счетом ничего, в то время как за его спиной раздаётся полный возмущения голос его старшего брата:

— Федя, блять, твою мать!