Шрифт:
Закладка:
Подобные условия сильно мешают моему плану, но не скажу, что не понимаю его. Мне известно, каково это – пытаться держать других на расстоянии вытянутой руки и не допускать, чтобы они познали твою суть. Выяснили, что у тебя на душе. Тем не менее у меня возникает вопрос.
– Если из-за проклятия тебя легко забыть, то почему я все еще помню?
Он лениво отмахивается.
– Ты узнала о проклятии. С фейри то же самое. Тем, кто о нем узнают, забыть меня сложнее, хотя имени моего это не касается. Разве не видишь, какими пагубными могут быть последствия? Если слишком многие узнают обо мне, моем проклятии, местонахождении… Я лишусь всякого уединения.
– Ладно. – Я обреченно вздыхаю. – Но тогда придание тебе презентабельного вида – наша приоритетная задача. Извини, но твои волосы придется укоротить.
– Но… только они меня и согревают. – Он проводит рукой по спутанным золотисто-каштановым космам. – На этом презренном теле нет меха.
– Для этого носят одежду. Когда составлю тебе новый гардероб, позабочусь о том, чтобы там были теплые вещи.
Он ворчит под нос череду проклятий.
– Напомни-ка, почему я позволяю человеческой девушке предъявлять мне какие-то требования?
Я расправляю плечи.
– Потому что мы заключили сделку, и я, по сути, твоя последняя надежда.
– Если этот твой план не сработает, оторву тебе голову.
Я игнорирую его слова, не отпуская мысль, что если план не сработает, он умрет.
– Доверься мне. Я знаю, что делаю. Кроме того, в случае неудачи мне не заплатят.
Между нами воцаряется тишина, и я уже собираюсь вернуться к письменному столу, как король интересуется:
– Что будешь делать с деньгами? Когда проклятие будет снято и я отдам двадцать тысяч кварцевых камешков, что ты планируешь с ними делать?
Сначала мне хочется солгать, но потом решаю просто рассказать правду.
– Я хочу домой.
– Домой? – Его брови сходятся на переносице.
– Где я провела детство. В Изолу. Это теплая и красивая страна, но пришлось ее покинуть, когда… когда умерла мама. На эти деньги я смогу купить билет из Фейривэя и, возможно, приобрести собственность в Изоле.
– И что будешь там делать?
– Заведу ферму, похожую на ту, на которой жила, будучи ребенком. Возможно, стану разводить лошадей.
– Заберешь своего отца? Этого Ричарда Бельфлёра, которого так рьяно защищала от моего обмана.
При упоминании отцовского имени пальцы рефлекторно сжимаются в кулаки.
– Нет. Именно из-за него я стремлюсь к финансовой независимости. Я отправлюсь в Изолу одна.
Король внимательно смотрит мне в глаза, будто желает через них забраться ко мне в мысли. Я бросаю на него многозначительный взгляд:
– Вот это я имела в виду, когда просила не пялиться.
Он вскидывает руку в воздух и отворачивается.
– Дьявольская женщина.
– Нет, это отличная практика, – мягко говорю я. – Давай покажу, как исправить ситуацию в следующий раз.
Скрипя зубами, он поворачивается ко мне лицом.
– Исправить ситуацию, – передразнивает меня король.
– Если женщина заметила, что ты на нее уставился, или ты понял, что задержал на ком-то взгляд дольше, чем, скажем, на три секунды, есть два выхода из ситуации. Если ты исполняешь роль джентльмена-стоика, то должен немедленно отвернуться. Не выдавай смущения, но на мгновение можно изобразить волнение, ошеломление. Словно ты очарован ее красотой, но вынужден отвернуться, чтобы не прожечь ее взглядом. И начинай заниматься своими делами. Ну, знаешь, задумчиво смотри в пространство или что-то вроде того.
Он качает головой:
– Это глупо.
– А второй выход – это исполнять роль повесы. Когда он смотрит на женщину, то не отводит глаза сразу, он чуть позже переключает свое внимание на что-то другое с улыбкой на губах. Но не с застенчивой, а с коварной. Повеса так намекает на то, что знает – его застали на разглядывании, но ему это даже понравилось.
– И как же изобразить этот коварный намек?
Я пожимаю плечами.
– Слегка ухмыльнуться. Но сделать эту нужно убедительно. К тому же ухмылка не должна походить на насмешку, и необходимо постараться, чтобы она не стала очевидной для остальных.
– Ну и ну, звучит так, будто это раз плюнуть, – язвительно произносит он.
– Возможно, это не так сложно, как кажется.
– Если ты такая умная, то почему сама не покажешь?
Я открываю рот, чувствуя, как жар приливает к моим щекам.
– Я никогда не исполняла роль повесы.
– Но уверен, что с тобой такую игру хоть раз да вели.
Заявление короля поражает меня в самое сердце. Слова сказаны без злобы, без презрения. Скорее всего, он просто решил сумничать и непреднамеренно разбередил старую рану. Повеса в действии.
Он, должно быть, чувствует перемену в моем настроении, потому говорит уже мягче, осторожнее:
– В смысле, ты наверняка уже видела такую ухмылку. И мне бы хотелось посмотреть, что это за диковинка.
Я гоню воспоминания, которые грозят вторгнуться в настоящий момент, и запираю их там, где им самое место – на задворках сознания.
– Что ж, хорошо, – говорю я. – Тогда отвернись на несколько секунд. Когда встретишься со мной взглядом, следи за тем, что я делаю.
Он подчиняется, пускай и закатывает глаза, когда отворачивается, но затем покорно следует указаниям.
Наши взгляды встречаются, и я пристально смотрю ему в глаза. Один, два, три. Затем, приподняв лишь уголок рта, медленно поворачиваю голову, разрывая зрительный контакт лишь в последнюю секунду. Изучаю комнату, затем прекращаю притворяться и вновь смотрю на короля:
– Понял?
Его лицо ничего не выражает, и он не сводит глаз с моих губ. Затем медленно их поднимает, устанавливает зрительный контакт и снова удерживает мой взгляд слишком долго. Я приподнимаю брови в молчаливом намеке, и он вздыхает. Стараясь выдавить ухмылку, которая больше походит на оскал, он прекращает пялиться и неторопливо переключает