– Твою кочергу, – прошипел Кьярум, пятясь.

Безумец трясся и поднимал руки с растопыренными ладонями, словно пытался прикрыть ими стену за своей спиной.

– Не пущу! Не пущу!

– М-да, – досадливо выдохнул Пеплоед, – поди найди, куда он их засунул. Нет бы в гнезде хранить! Пошли отсюда.

Он махнул рукой, и то ли от этого резкого движения, то ли от собственных переживаний Шнейтик окончательно перепугался, схватился ладонями за щеки («Ох ты ж, пропасть», – простонал Кьярум), зачем-то глянул влево, вправо, не то увидел, не то не увидел там того, что было ему нужно, издал жалобный рык и закричал:

– Урри-Да! Урри-Да!

– Да чтоб тебе кочергу в… – Пеплоед развернулся к выходу из пещеры, но медленно спускающаяся тень оказалась как раз перед его лицом, а за ней, между гномами и выходом, опускалось много теней поменьше, и Пеплоед отступил на шаг, снова выругавшись.

Самая большая тень спускалась на толстом витом полотнище, медленно кружась вокруг своей оси, была она размером с кошку и походила на шляпку гриба с аккуратно сложенными под ней кинжальными ногами, согнутыми в коленях. Остальные были намного мельче, но их оказалось как-то слишком много, и у Пеплоеда возникло почти осязаемое ощущение множества чужих взглядов и чего-то липкого на шее.

Кьярум медленно потащил Жало за рукоять. Гилли уже стоял рядом с мечом в руках. Не выписывал им свои знаменитые кренделя, а просто стоял и сосредоточенно следил, как пауки спускаются.

– Урри-Да! – повторял Шнейтик и размазывал по лицу слёзы и сопли. Кьярум держался так, чтобы видеть безумца краем глаза. – Урри-Да!

– Главное – не беги, – тихо произнес Пеплоед, тронув Гилли за плечо. – И глаза прикрой, они плюются. Большого паука не вздумай тронуть, иначе мы от них до самых Предгорий не отцепимся.

Со всех сторон зашуршало, затопотало, пришли в движение тени в углах и под потолком, а безумец, скуля, принялся отползать дальше вдоль стенки в самый темный угол, где у него было устроено лежбище из полусгнивших тряпок. Пеплоед, дождавшись, пока Шнейтик затихнет, кивнул Гилли – тот едва различил это движение при слабом свете голубых грибов – и быстро стал обходить пауков слева. Те, выстроившись живым ковром между Шнейтиком и пришлыми, теснились справа. Во главе этого строя, покачиваясь на тонких кинжалообразных ногах, стоял паук размером с кошку. В свете грибов казалось, будто он покрыт короткой заиндевевшей шерстью.

Гномы шли быстро, и плевки пауков в них не попадали, только раз тонкая струйка чего-то липкого и смердящего тухлятиной пролетела прямо перед лицом Обжоры. Несколько раз пауки поменьше, размером с крысу, отделялись от сплошного «ковра», за которым слышалось хныканье Шнейтика, и бежали к Кьяруму или Гилли, и тогда Кьярум ловко ронял на них Жало – макушкой, увенчанной небольшим шипом, и одного Обжора проткнул мечом. Они выбрались из пещеры довольно быстро, но этот путь вдоль строя пауков под плаксивые причитания безумца, доносящиеся из темноты, показался вечностью.

– Твою кочергу подземную, – выдохнул Гилли и сунул меч в ножны. Очень хотелось постоять и продышаться, еще больше хотелось теперь не останавливаться до самых Предгорий Медленной Лавы, и Обжора был рад, что Пеплоед, выйдя из пещеры, лишь ускорил шаг. – Что это такое было, а? Бр-р, как это мерзко! Мерзко и жутко что гном может превратиться в такое жалкое безумное ничтожество – ох, по мне мурашки бегают, ну честное слово, он мне сниться будет, этот парень!.. Но ты-то! Ты не удивился, Кьярум! Ты знал, с чем предстоит столкнуться, ты хотел получить от него… драгоценные камни? Ты уже видел такое прежде, верно?

– Случалось, – буркнул Пеплоед и еще ускорил шаг в надежде, что Обжора закроет рот.

– И этот гном – один из тех, кто… – Обжора задышал тяжелее, но умолкать ни в какую не желал. – Этот Шнейтик – он бывший воин? Или страж? Или а-рао подходят так близко? Он не из Гимбла? Это не один из тех, к кому мы идём, превратился в… такое? Пожалуйста, Кьярум, скажи мне, что это а-рао, который нарочно пришел сюда, чтобы спятить!

– Зряшный парень этот Шнейтик, – Пеплоед отвернулся. – Камни держал пропасть знает где, да и пауков позвал на ровном месте, а так бы мы могли его поймать. Узнали бы про камешки, ну или могли б засолить впрок… хотя нет, не могли бы, соли я маловато взял, да и тощий он уже совсем, наверняка больной, гнильё одно, тьфу!

– Что? Его? Ты хотел пытать гнома? Съесть гнома? Ты что, Кьярум?!

– Ну чего ты воешь-то, а? Знаешь сколько нам еще идти?

Гилли мотал головой, пытаясь выбросить из ушей слова, которые только что услышал. Пеплоед наверняка шутил, это просто глупая шутка суровых гномов – грядовых воителей. Кьярум просто хотел сказать, что Обжора слишком много жрёт, а запасов может не хватить до конца пути, что тогда придется искать еду здесь, в подземьях, а ведь здесь водятся только прыгуны, мягкопанцирные жуки, пауки, хробоиды… Гилли сглотнул раз, другой. Во рту сделалось кисло. Пеплоед, конечно, просто хотел отбить ему аппетит и напугать, чтобы Обжора согласился обходиться вовсе без еды до самого конца пути, даже если дорога займет еще много-много дней!

– Да, – Кьярум медленно отер усы плохо гнущимися пальцами. – Так ты мне скажи, Гилли из рода воинов: ведь должно быть в подземном мире нечто, способное уравновесить всё это дерьмо и Брокка Душееда, который в лучшем случае просто не будет ждать тебя в конце пути из дерьма, ну?

Обжора смотрел на Пеплоеда выпученными глазами, плохо понимал, о чем тот говорит: Гилли даже не заметил, что его стало колотить, мантия будто полоскалась на ветру, лоб блестел от пота, щеки и подбородок тряслись. Всё это было ненормально, совсем ненормально: безумец Шнейтик, гниющий заживо среди пауков, Кьярум, ничуть не удивившийся этому Шнейтику, походя заявляющий о готовности съесть его, пусть даже в шутку… А если не в шутку? Если Кьярум за два года своей жизни среди грядовых воителей успел повидать и сожрать пропасть ведает сколько таких Шнейтиков? Возможно, Пеплоед способен сожрать даже своего спутника Гилли, если вдруг запасы иссякнут раньше, чем они доберутся до грядовых воителей. О, камень, нужно идти быстрее! Быстрее!

Пеплоед с большой досадой оглядел вытянувшееся, побелевшее лицо Обжоры, вздохнул и сам ответил на собственный вопрос:

– Нет. Нет и нет, Гилли, должно быть нечто иное, нечто лучшее, чем всё это, нечто большее. Такое, что можно противопоставить жизни в дерьме. Страху, неизвестности, гнили. Городам, похороненным под пеплом, и Брокку Душееду в конце пути. Грядовые воители говорят, такое «что-то» – и есть Йебе Светлая: юная гномка в белых одеждах, что приходит после смерти за теми, кто не убоялся и не сломался. Она приходит за ними, играя на крошечной лире, берет их за руку и отводит в лучшую жизнь. Туда, где нет мрака, страха и дерьма. Разумеется, я тоже в это верю, Гилли из рода воинов! Иначе зачем вообще выходить за городские ворота, если нет ничего другого, кроме прыгунов, хробоидов, безумцев, страха и дерьма? Ради драгоценных камешков? Не-ет, Гилли, камешки – это слишком мелко для такой огромной пропасти, для всей этой безнадеги и отчаяния, камешки не спасут тебя от Брокка Душееда! Должно быть нечто большее.