Шрифт:
Закладка:
Когда мы вошли в просторный зал, я на мгновение замер, осматривая его высокие колонны, покрытые причудливыми резьбой. В лучах слабого света они выглядели, как монолиты, возвышающиеся над нами. Потолок терялся в темноте, и казалось, что где-то наверху скрывается нечто, следящее за каждым нашим движением. В тишине лишь отдалённое эхо шагов нарушало гробовую тишину.
И вдруг пол под ногами Хальда затрещал, словно древние кости, и с оглушительным звуком обвалился. Хальд рухнул вниз, его фигура мгновенно исчезла в зияющей пропасти. В следующее мгновение раздался его крик, полный боли и отчаяния, а затем — хруст костей и глухие удары о каменные шипы внизу. Я подбежал к краю, но увидел лишь чёрную бездну, в которой его фигура безжизненно лежала, изломанная и неподвижная.
Следом зал внезапно показался гораздо больше, чем прежде, и его тёмные углы стали угрожающими тенями, готовыми поглотить нас в любой момент. Я почувствовал, как все напряжение нарастает, словно невидимая рука сжимает горло, не давая дышать. Это был момент, когда я осознал, что мои навыки могут не спасти нас от этого проклятого места. Храм словно смеялся над нами, готовый забрать каждого, кто осмелился бросить ему вызов.
— Проклятье! — выкрикнул кто-то из группы. Оцепенения отступило и я ринулся к краю ямы, но Хальда уже было не спасти, — от него осталось, кроме тела, изуродованного ловушкой. Паника захлестнула остальных. Мы потеряли одного из наших, и для многих, как и для меня это был первый опыт потери.
Увы, дальше стало только хуже. Попытка обезвредить следующую ловушку провалилась, и магические руны активировали огненные струи, которые вырвались из стен. Один из новичков, Калеб, не успел увернуться и получил серьёзные ожоги. Мы отступали назад, чуть не потеряв ещё одного человека. Мои приказы больше никто не слушал, и команда начала распадаться.
Я сделал попытку организовать отступление. Мара бросился на помочь Калебу, но вместо этого лишь активировала ещё одну ловушку — каменный блок обрушился с потолка, прижав её к земле. Мы оказались в смертельной ловушке, и все попытки выбраться только усугубляли ситуацию. Общими усилиями мы аккуратно приподняли блок и извлекли из под него Мару.
Я чувствовал, как мой авторитет, и без того довольно зыбкий, исчезает окончательно. Каждый взгляд, каждая мимолетная гримаса сопартийцев обжигали сильнее огня — они больше не видели во мне лидера, лишь причину своих бед и потерь. Тени храма стали нашими врагами, и мы вынуждены были бежать в спешке, оставив позади часть снаряжения и найденных артефактов. От команды осталась жалкая кучка раненых и измотанных авантюристов, едва державшихся на ногах.
Тяжелее всего было осознание, что Мара не выжила. Она погибла от внутренних кровотечений, не дойдя до выхода. Её глухие стоны и слабый шепот о помощи преследовали меня, как эхо в пустом храме. Я видел её искажённое болью лицо, руки, которые бессильно пытались цепляться за жизнь. Это было как удар в живот, от которого невозможно оправиться. Никто из нас не смог ей помочь. Каждый шаг назад к выходу отдавался в сердце тупой болью, а последние минуты Мары перед глазами смешались в один нескончаемый кошмар.
Первый раз я столкнулся со смертью так близко, и это ощущение жгло меня изнутри. Я смотрел на её безжизненное тело и не мог поверить, что несколько часов назад мы вместе смеялись, обсуждая предстоящую вылазку. Как быстро всё меняется, как хрупка эта тонкая нить, связывающая нас с жизнью. Меня охватил холодный ужас и беспомощность. Внутри всё сжалось, а мысли метались, словно загнанные звери. Это было хуже любой боли — пустота, которую ничем не заполнить.
Возвращение в гильдию было тяжелым испытанием, как горькое напоминание о моём провале. Я чувствовал себя пустым, потерянным, как если бы часть меня осталась там, среди холодных камней храма. Теперь этот груз будет висеть на мне, словно камень на шее, и я не знал, как с этим жить дальше. Смерть, с которой я столкнулся, не была просто проигрышем в бою — она была уродливой, беспощадной и окончательной. И она смотрела мне прямо в глаза, когда я понимал, что никакая победа не вернёт того, что уже утрачено. Мы вошли в зал, и на нас сразу обрушилась стена молчания и неприязненных взглядов. Потери были велики, и слухи о неудаче разлетелись по гильдии быстрее, чем мы успели вернуться. Атмосфера пропиталась разочарованием, и это давило, будто камень на груди.
Арвина, один из старших наставников, встретил меня у дверей. Его лицо оставалось каменным, глаза холодными, а осуждающий взгляд прожигал насквозь. Он не кричал — он знал, что не нужно повышать голос, чтобы заставить слова резать больнее.
— Терн, я слышал о вашем провале, — его голос звучал глухо, как удар по пустой броне, обостряя чувство вины. — Ты решил, что можешь взять на себя командование без должного опыта? Твоя самоуверенность стоила жизни двум людям.
Слова застряли у меня в горле. Я хотел объясниться, оправдаться, но не мог — слова будто сгорели внутри, оставив лишь горечь и пустоту. Я чувствовал себя ничтожным, понимая, что подвёл не только команду, но и себя. Моё сердце сжималось от стыда и боли. Каждый взгляд в зале, казалось, говорил: «Ты виноват». Я стоял перед Арвином, словно осуждённый, и не мог найти сил посмотреть ему в глаза.
— Ошибки бывают у всех, но ты должен был знать лучше, Терн, — продолжил Арвин, в его голосе звучала не злоба, а разочарование. — Эти люди доверились тебе, а ты их подвёл. Я надеюсь, ты вынесешь урок из этого.
Я лишь кивнул, чувствуя, как ноги подкашиваются от тяжести слов. Я опустил голову, понимая, что спорить бессмысленно. Всё, что я мог сделать, — это принять свою вину и последствия. Арвин был прав: я взял на себя слишком много, и мой провал стал дорогим уроком.
Меня обязали выплатить штраф за проваленное задание, и на время отстранили от сложных миссий. Остатки моих сбережений едва покрывали расходы, и в кармане осталось лишь несколько монет. Но куда больнее было осознание собственной ошибки и потеря доверия гильдии. Весь авторитет, который я строил, разрушился за один роковой день. Я видел в глазах товарищей разочарование и скрытую обиду. Мне предстояло заново доказывать свою ценность.
В гильдии продолжался привычный шум,
