постановке вопроса». Российский посланник писал Η. Н. Покровскому, что и итальянские и английские дипломаты в Греции «проявляли большое недоверие к образу действий французов в Греции и к общему поведению генерала Саррайля» и пытались «постепенно и незаметно смягчить преувеличенное суждение последних, парализовывать значение получаемых от французских агентов неправильных подчас данных и приостанавливать принятие слишком крутых мер, вроде бомбардировки Афин...». Сам Демидов еще осенью 1916 г. предупреждал, что «события ведут к будущему политическому и экономическому закабалению Греции Францией», а в феврале, разбирая сложившуюся в Греции обстановку, пришел к выводу, что целью Франции в Греции «является создание из страны под своей эгидой крупного противовеса итальянскому влиянию». Позиция, занятая посланниками Италии, России и Англии, мешала проведению французского курса политики и чрезвычайно раздражала Бриана, который в середине февраля предложил заменить сразу всех посланников держав Антанты в Афинах.

С начала 1917 г. вопросом о блокаде Греции стал интересоваться президент США В. Вильсон. Большое впечатление на греческих политических деятелей произвела мирная декларация Вильсона, в которой он отстаивал права и привилегии малых государств, высказывался против агрессии и «всякого рода эгоистического вмешательства» в дела других государств, за скорейшее заключение мира. Это побудило греческого короля обратиться к американскому президенту с жалобой на несправедливых союзников, которые нарушили греческий нейтралитет и суверенитет. «Это они, — писал Константин, — поощрением венизелистского движения разорвали страну на две враждебные части, это они отрезали Грецию от непосредственного общения с некоторыми европейскими государствами и вдобавок еще применяют теперь суровую блокаду». В ноте греческого правительства указывалось, что Греция до сих пор так слабо сопротивлялась нарушениям ее нейтралитета и суверенитета только «из чувства самосохранения».

Вскоре в связи с германским заявлением от 31 января о намерении продолжить и усилить подводную войну Вильсон пошел на разрыв дипломатических отношений с Германией. 6 февраля 1917 г. американский посланник вручил греческому правительству ноту с объявлением о разрыве отношений между США и Германией, в которой содержался призыв к Греции как нейтральному государству определить свои отношения к Германии. Российский посланник Демидов сообщал, что разрыв Америкой дипломатических отношений с Германией произвел в Афинах, особенно на германофилов, «сильное впечатление, так как Греция надеялась на заступничество США перед державами Согласия». В ответе греческого правительства на ноту США говорилось, что «принимая во внимание известные Соединенным Штатам исключительные условия, в которых находится теперь Греция, королевское правительство, несмотря на свой нейтралитет, не может даже наметить своей позиции по отношению к создавшемуся положению или действий, направленных к более непосредственной охране национального плавания».

Позиция американского правительства, вскоре объявившего о своем благожелательном по отношению к державам Согласия нейтралитете, придала уверенность союзной дипломатии в проведении ее политики в Греции, усиливала проантантовское течение в Старой и Новой Греции.

За два с половиной месяца строгой блокады греческого побережья союзники поставили страну в полную зависимость, лишив ее не только хлеба, но и права самой выбирать свой политический путь развития.

§ 2. Маневры греческих германофилов

После декабрьских событий королевский двор и правительство Ламброса, несмотря на серьезность обстановки, продолжали придерживаться прогерманской ориентации, что, по мнению многих современных греческих историков, «неминуемо вело к катастрофе» Правящие круги Греции попытались, однако, представить дело так, что и Греция, и державы Согласия явились жертвой преступной группы венизелистов, а газеты «Скрип», «Неа имера», «Хронос», «Атинэ» и другие, субсидируемые правительством, заговорили о чувствах уважения и симпатии к «защитникам и освободителям» Греции. Этот маневр короля не имел успеха у держав Согласия, так как после событий 1-2 декабря всякое доверие к Константину было подорвано. «Тан» писала 20 декабря 1916 г.: «Константин только ждет прибытия германо-болгарских войск, чтобы «достойным образом» завершить «славные дни» 1 и 2 декабря и направить все свои силы в тыл армии Саррайля».

Хотя греческий король даже в письмах к друзьям уверял, что он «нисколько не изменил решения остаться нейтральным», и был возмущен подозрениями держав Антанты, перехваченные в конце 1916 г. греческим судном «Гидра» шифрованные радиограммы и письма королевы Софьи и короля Константина германскому родственнику подтвердили, что подозрения были не напрасными и что в афинских правящих кругах действительно вынашивали планы военных действий на Салоникском фронте одновременно с готовящимся наступлением германо-болгарских войск и лишь выжидали подходящего момента. Найденные и опубликованные позже в греческой «Белой книге» документы подтвердили, что афинский двор находился в непрерывном общении с Берлином, а также с агентами германского правительства фон Шенком, Мирбахом, а после их высылки — с военным агентом при германской миссии капитаном Фалькенгаузеном, которые пытались склонить его к объявлению войны державам Антанты. В одном из писем Софья писала: «Господин Циммерман[30] лично стоял за наступление, но окончательное решение должен был принять маршал Гинденбург[31]. Если бы ответ Гинденбурга был более доброжелательным и категоричным, коронный совет принял бы решение атаковать...».

По свидетельству современников, военные советники Константина стояли за вступление в войну; и король поддержал бы их, если бы германское верховное командование согласилось начать общее наступление. Горячим сторонником этого был также греческий посланник в Берлине Н. Теотокис. Он принимал участие в составлении ответа кайзера на письмо Софьи от 6 декабря, в котором она спрашивала: «Когда армия в Македонии будет укреплена настолько, чтобы можно было предпринять наступление?» 12 декабря кайзер отвечал, что Антанта во время декабрьских событий еще раз показала, каковы ее цели в Греции и «для Тино (Константина. — О. С.) не остается иного пути, чем открыто восстать против его палачей». «Выступление Тино, — писал он, — со всеми его главными силами на западе, в тылу армии Саррайля, решило бы исход битвы в Македонии». Кайзер обещал, что Греция может рассчитывать на помощь 4-й дивизии Герлица. Он придавал большое значение разрушению железной дороги, соединявшей Салоники и Монастир, приостановке высадки войск Антанты на Коринфском перешейке и в Афинах, оставлению за королем свободной дороги на Ларису. В конце декабря эта идея, несмотря на возникающие трудности со снабжением Греции, была настолько близка к реализации, что Теотокис и начальник германского генерального штаба Эрих фон Людендорф приняли решение о необходимости немедленной реорганизации и обучении 4-й дивизии. Однако при обсуждении вопроса об участии греческих сил в войне на стороне Германии на Вильгельмштрассе возникли затруднения. Болгария выразила протест против участия греческого корпуса в боевых действиях в Восточной Македонии, поскольку рассматривала территорию Драмы, Серр и Кавалы как свою. Германское руководство решило не брать на себя новые политические обещания в отношении Греции, полагая, что сами события вовлекут ее