Мамочка обхватывает мои плечи и заглядывает в моё лицо. Гладит по щеке.

— Главное, чтобы он нравился тебе, дочь.

Резко поворачиваюсь к хлопнувшей двери.

— Миюха, — задыхаясь кричит Эмиль. — Там к тебе.

— Сам ты Миюха, — весело кидаю в брата диванной подушкой и бегу встречать Юльку, которая обещалась прийти на обед, чтобы поболтать.

Но оказавшись в коридоре, глохну и оттягиваю футболку для приличия…

‍— При-вет, — шепчу.

Приподнимаю брови, разглядывая Мирона. Я правда-правда скучала.

Тепло улыбаюсь… пока не замечаю холодности в его взгляде. А когда мой бывший друг хватает меня за локоть и тащит в подсобку под лестницу, вовсе задыхаюсь от возмущения.

— Куда ты…

— Надо поговорить.

— Ты не считаешь, что зачастил с этим желанием?

— Лучше не выводи, — мрачно цедит Громов и, захлопнув дверь подсобки, зажигает лампочку на низком потолке.

Украдкой окидываю взглядом спортивную фигуру, длинные ноги, плоский живот и вздымающуюся грудную клетку, а потом замечаю синяк на лице и нервно сглатываю слюну.

Бедненький мой!..

В левой руке у него замечаю обычный прозрачный файл. Мирон, увидев направление моего взгляда, демонстративно трясёт содержимым.

— Узнаёшь?

Сужаю глаза, чтобы распознать… лист из именного блокнота Мии Алиевой.

— Что это?

— Так узнаёшь или нет? — спрашивает так, словно у него пар из ушей сейчас повалит.

— Ты ведь знаешь, что это мой блокнот?

— Конечно, — кивает он и сжимает зубы до отчётливого хруста. — Зачем ты это сделала?

— Что именно?

— Зачем заказала этот баннер с изображением Лады? Опять мне назло?

Его бешенство передаётся мне молниеносно. Словно от дикошарого бурундука.

— Ты дурак, — сдвигаю брови и отталкиваю его, впечатывая в дверь. — Сдались вы мне оба.

— Мия…

— Ты не в себе, Громов. Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоей Миловановой.

— А это, — сотрясает пакет, — тогда, как оказалось в рекламном агентстве?

Приглядываюсь.

На листке та самая фраза с баннера: «Дашь мне в ротик?», написана… будто бы моей рукой.

Чёрт.

Снова аноним? Сколько можно?

— Мия, это ведь твой почерк? — надвигается.

— Похоже на то… — равнодушно отзываюсь.

Мир стихает, а потом громко матерится и запрокидывает голову назад.

— Я в шоке с тебя, — начинает произносить. — Ну, ладно, у вас с Ладой антипатия. Я всё понимаю. Но рекламный щит… ты о её родителях подумала? Каково им будет?!

Слёзы застилают глаза. В груди проклятый ступор. Так всегда бывает от несправедливости.

Немного погодя, делаю слабые попытки оправдаться:

— Мир… Это не я! Клянусь тебе, что не имею к этому никакого отношения.

— А это что? — тычет мне в лицо полупустым файлом для документов.

— Не знаю… — теряюсь так, что голова кружится.

— Не знаешь? — язвит.

— Нет, — зажимаю рот двумя руками и реву навзрыд, не стерпев разочарованного взгляда.

Пытаюсь объясниться обрывками:

— Меня кто-то подставляет. Угрожает… Я запуталась. Не понимаю, что происходит…

— Подставляет? — хмурится Громов.

Слова не могу сказать больше. Начинается реальная истерика. Через несколько часов мне нужно быть на благотворительном вечере с Лёвой. Светящейся, в красивом платье и желательно без мешков под глазами. А я рыдаю в подсобке оправдываясь.

Просто ужасно!

— Это же я, Мир. Неужели ты думаешь, что я на такое способна?

Широкие плечи опускаются, он резко притягивает меня к себе. Утыкаюсь в тёплую шею мокрой щекой и жадно дышу.

— Хорош уже, не реви. Растаешь.

— Ты мне веришь? — спрашиваю тихо и жду ответа. Вся моя жизнь висит на волоске.

Потому что если даже Громов мне не верит, то как вообще дальше…

— Веришь? Ну?

Отклоняюсь и заглядываю в прозрачные глаза, хаотично награждающие моё лицо жадным вниманием.

— Если не веришь — уходи, — срываюсь. — Все уходите!

— Успокойся, — прижимает меня к двери, фиксируя ногами мои ноги.

Дышим оба натянуто.

По венам дрожь. От него снова пахнет так, как раньше. Любовью. Моё персональное счастье — этот аромат.

На секунду теряюсь, но потом снова пищу, пытаясь выскользнуть из-под сильного тела:

— Скажи сейчас.

— Блядь, — морщится он. Я взмокла вся, футболка задралась до трусов, а Громов такой же уравновешенный. — Я тебе верю. Угомонись уже, а? — рычит. — Дай подумать. Мия.

Затихаю, всё ещё вжимаясь в его шею лицом. Пошевелиться боюсь, нравится что вот так… он вокруг, повсюду. Но моё имя, а не привычное «Карамелина», чуточку отрезвляет.

Всё закончилось.

Мы другие.

Опять пустота и ни-че-го!

— Где у тебя этот блокнот? — спрашивает он, словно внимательно считая по порядку слёзы на моём лице.

— В комнате. На полке над письменным столом.

— Пошли, — резко отклоняется и, ухватившись за мою талию, сдвигает в сторону. Заметив голые ноги, откашливается.

Затем тащит за собой как безвольную куклу. Оказавшись в розовой комнате, Мирон скидывает всё содержимое с полки и находит злополучный блокнот.

— Ты кому-нибудь его давала? — начинает допрос, не обращая на меня внимания.

Изучает тонкие листы.

— Нет, он всегда был здесь.

— Кто именно тебе его подарил?

— Я не знаю, — мотаю головой. — Он был на столе в клубе в ту ночь, наверное, кто-то из девчонок, но они все до одной говорят, что не дарили.

Мирон пристально изучает каждую страничку блокнота. Хорошо хоть я, как обычно это бывало в детстве, не исписала его именем все до одной.

— Смотри, — говорит он, показывая мне разворот в середине, внизу которого мелкий, противный шрифт. — Это название типографии.

Отодвинув блокнот, извлекает из заднего кармана телефон и хаотично водит по экрану пальцем. Раздумывает. Жадно слежу за мужскими руками, пока он не засёк.

— Это в области. Пятьдесят километров отсюда, — наконец-то сообщает, а потом предлагает. — Скатаемся?

— Сейчас? — округляю глаза.

— Нет, следующим летом. Поехали, — кивает в сторону моего шкафа.

— Ты что? — подозрительно щурюсь. — Декстер Морган?!

— Поехали, — повторяет упрямо.

Озираюсь, чувствуя в груди сначала лёгкое смятение, а затем накрывающую волну азарта вперемешку с предвкушением.

— У меня приём в администрации. Лёва ждёт, — разглядываю свой идеальный маникюр и медленно произношу. В основном для приличия и из уважения к своему парню.

Потом закатываю глаза. Я ведь уже всё решила?! Стоит ли набивать цену?

— Мне тебя у него отпросить? — с иронией хмыкает Мирон.

— Только попробуй, — гордо разворачиваюсь и иду за одеждой.

Позвоночник покалывает пока отыскиваю спортивный костюм, носки и комплект белья. С достоинством оборачиваюсь, и взмахом подбородка указываю гостю на выход.

— Шевели попой, Карамелина. Рабочий день в типографии не резиновый, — усмехается Громов и отправляется к двери.

Глава 24. Изливающая душу Мия

Не собираюсь ради него наряжаться, думаю я, натягивая на комплект из топа и шорт, легинсы с толстовкой цвета пыльной розы.

Мы по делу едем.

И разговаривать с