Лес.

Пять или шесть парней стоят, расстегнув штаны. Облегчаются на траву. Довольно охают, постанывают. Перебрасываются глупыми шутками.

Все в камуфляже.

За парнями — блиндажи, землянки, что-то еще.

Отвратительный вой рвет небо в клочья. Следом, без перерыва — а может, это кажется, что без перерыва — рвется в клочья земля.

— Не ходи за справкой.

— Что, простите?

— Когда приедешь, не ходи за справкой переселенца. Бабушка будет настаивать, говорить, что без справки ты не получишь материальную помощь. Все равно не ходи.

— Какая еще справка?

Он смотрел на меня, разинув рот. Руку с зажигалкой, впрочем, не отпускал. Не отпускало и меня — огонь стимулирует ярче, болезненней. Фитилек дрожал, голубоватый язычок пламени с трудом балансировал на конце фитиля. Пол под ногами трясся, как в падучей.

— Тебе двадцать шесть, Толик. Ты просто выглядишь подростком. Придешь за справкой, тебя направят в военкомат. Мобилизуют, понял? Учебка, потом — Харьковская область, где-то под Купянском. Точнее не вижу.

— Под Купянском?!

— Это будет осенью. Кажется, осенью. Вас накроют залпом. Тебя и других. Не ходи за справкой, ну ее к черту…

И тут он меня ударил. Бить Слепой не умел, просто ткнул кулаком в живот. Отпустил мою руку с зажигалкой и ткнул. Еще раз, еще. Махнул по голове. Он бил и бил, без замаха, плохо понимая, что делает. Толкал к стене, наваливался всем телом, с трудом ориентируясь в тесноте тамбура.

Бил и плакал.

Я не сопротивлялся. В первый раз, что ли? Закрыл руками лицо; ждал, пока из Слепого вытечет вся гнилая дурни́на. Если не сопротивляться, они быстрей заканчивают. Кто они? Ну, те, с кем я поговорил по душам.

Это пустяки. Это так, плюнуть и растереть. Появление на похоронах бывшей стоило мне двух зубных мостов. Кровь в моче держалась больше месяца. А это пустяки, честное слово. Он не только выглядит подростком, он и бьет, как дитя. Бабушка, полагаю, била бы крепче.

— Ты! ты…

Устал, выдохся. Выбежал из тамбура, хлопнув дверью. Гавкнула спросонья чья-то собака, выругалась женщина: крепко, по-мужски. Начал плакать младенец. Я опустил руки, прислушался к ощущениям. Нормально. По печенке он мне, конечно, влупил от души. Надо было куртку надевать.

Ладно, до прибытия очухаюсь.

Достав новую сигарету, я дышал горьким дымом, ожидая, когда люди в коридоре задремлют, а звери угомонятся. Идти сразу после Слепого не хотелось.

Все, можно.

Окурки я бросил в отсек для мусора: и свои, и его.

Когда я уже лежал на верхней полке, бездумно глядя в потолок — как король, да! — возле нашего купе возник Слепой. Я не видел его, как и он меня; я его чуял, как и он меня. Парень стоял долго, минут пять или больше. Ничего не делал, не пытался войти, просто стоял. Сопел, топтался на месте.

Потом ушел.

Хотел что-то спросить? Не знаю. Вряд ли он пришел, чтобы ударить меня напоследок.

Второй

Спать в автобусе на стоянке, забытой среди полей — то еще удовольствие. Проваливаешься в тревожную дремоту; выныриваешь, судорожно глотаешь ртом спертый воздух, как рыба, выброшенная на берег; уплываешь, опять вскидываешься…

Спина ноет, шея затекла. Ноги — пара дубовых колод.

Завтрак: у кого что есть. Плюс то, чем нас по пути одарили добрые самаритяне, друзья водителя из придорожного села.

Трогаемся.

Сюда война не добралась: ни воронок, ни развалин. Автобус ползет в веренице машин, растянувшейся на десятки километров. Все стремятся на запад, подальше от «Смерчей», «Ураганов» и «Градов» — таков прогноз погоды на ближайшее время. Навстречу проносятся крытые военные грузовики и тягачи, что тянут платформы с тушами танков и БМП под брезентом.

Блокпосты на дорогах. В магазинах на заправках — шаром покати. Все смели те, кто проехал до нас. В лучшем случае удается выпить чашку кофе, купить бутылку воды. Бензин есть не везде. Нам везет: дважды заправились.

Поля — мертвецы в грязно-белых саванах. Голые рощи с мольбой тянут вслед изломанные пальцы ветвей: «Возьмите с собой!» Ползет следом, не отстает бесконечный февраль, хотя по календарю уже март.

Календарь сломался, не работает.

Очередная заправка. Наружу выбираются все: перекурить, попытать счастья в кафе, посетить сортир. Выбираюсь последним, по привычке прихватив с собой рюкзак. Никто его не украдет, но там всё, что у меня есть.

Поскальзываюсь на ступеньке. Грязная щебенка стремительно бросается навстречу, я уже предчувствую неизбежный удар. Меня подхватывают крепкие руки. Держат, не дают упасть. Ставят на ноги.

— Вы в порядке? Осторожней надо.

Водитель. Его лицо слишком близко. Отвернуться я не успеваю.

Тело пронзает электрический разряд. Лицо водителя перечеркивают косые штрихи дождя. Рябит поверхность пруда. Надвигается, как щебень обочины. Темный водоворот подхватывает, тащит на дно. Что это? Дорожная разметка. Серая лента асфальта. Впереди тормозит, мигает габаритниками тяжелая фура. Мы снова в автобусе? Едем дальше? Притормаживаю и я. Встречка чистая. Кручу руль, обхожу фуру. Я никогда не водил машину! Не сидел за баранкой!

Это не я. Это он.

Указатель: «Житомир 50». Черный джип, сверкая хромированным тюнингом, рывком выпрыгивает из-за фуры. Разминуться — никаких шансов. Но я все равно что есть силы жму на тормоз, выворачиваю руль…

Удар.

Темнота.

Свет.

— Дорога на Житомир. Асфальт, разметка, две полосы… Пятьдесят километров до города. Полтора месяца! Запомните: через полтора месяца! Авария! Фура…

Так всегда: мне кажется, что я кричу. А это просто шепот.

— Вы будете обгонять. Джип навстречу. Не едьте туда. Не надо! Житомир, полтора месяца. Пятьдесят километров. Фура, джип, смерть…

Его лицо. Оно такое… Как у всех, кому я предрекал. Кажется, он хочет меня ударить. Не ударил, сдержался. Хороший человек. Мало кто может удержаться. Плюнул мне под ноги и пошел прочь, доставая из пачки новую сигарету. Одну сломал. Другую достал, прикурил на ходу.

Догнать, извиниться? Попытаться объяснить?

Бесполезно. Будет только хуже. Во второй раз он ударит.

Резь в низу живота. Обычное дело: сначала вырываются слова, за ними — содержимое мочевого пузыря.

Добежать до туалета я успел.

А когда вышел — автобуса у заправки уже не было.

Меня подобрали через час. Замызганная побитая «КИА» цвета осенних сумерек. Семья из Николаева: муж с женой, двое детей. Мальчишка — впереди, рядом с отцом. Девочка в смешной розовой шапочке с ушками — сзади, с матерью.

Повезло.

Я вжался в дверцу, стараясь отодвинуться как можно дальше от женщины с девочкой. Уставился в окно, твердя,