Шрифт:
Закладка:
И больше острых моментов не было.
Ну, убегал Микроб пару-тройку раз, но всегда возвращался от углового флажка, чуть язык на плечо не повесив.
Цыба с Ведьмаком, бывало, рвались… А потом опять — в центральный круг.
И под конец играли, как говорится, «без ворот».
Свисток на окончание игры приняли с облегчением.
К моему удивлению, на трибунах кто-то заорал:
— Рябов — герой!
Его крик подхватили и стали скандировать фамилию Антона, причем что наши, что торпедовцы — оценили его подвиг!
А дальше торпедовцы полным составом кинулись к коридору, ведущему в раздевалки. И каждый пожал руку Рябову, введя его в полный ступор.
Тишков же, довольный как слон, обнимался с Димидко и хвалил нашу команду.
А к вечеру на первых полосах газет был Антон Рябов — и самый техничный, и самый недооцененный, и вообще молодец!
Когда мы поехали домой, Рябов остался общаться с журналистами и жаловаться на судейский беспредел. Молодец, Антоха, мочи гадину!
Глава 12
Потери и обретения
Ничью мы отмечать не стали — повод не тот, да и игра получилась так себе, с душком. Причем арбитр хотел причинить нам добро, а подложил свинью, и получилось, что душок шел от нас.
А в прессе нарастал скандал, только теперь мочили футбольный комитет, типа одну молодую команду общественность отбила (общественность, ага), а теперь пришла пора спасать «Торпедо». Встанем же единым фронтом, не дадим в обиду слабых! И вместо Робин Гуда — наш Антон Рябов, несущий знамя справедливости.
В полдесятого вечера автобус привез нас домой, прямо во двор заехал, перекрывая выезд легковушке. Разгневанный мужик вылез, зашагал к автобусу качать права, но узнал любимую футбольную команду и вместо того, чтобы ругаться, метнулся обратно в машину, вынес флаг «Титана» и принялся собирать автографы.
Девочка, выгуливающая на собачьей площадке двух пуделей, стриженных под львов, увидела эту сцену и заголосила:
— «Титан» приехал! «Титан» приехал!
Ее звонкий голос заметался по двору, и на балконы начали высыпать люди с телефонами, всем хотелось приобщиться к великому и выложить в сеть: смотрите в нашем доме звезды живут! Мне подумалось, что селить нас всех в одном месте — это была стратегическая ошибка.
Воображение нарисовало, как хлопают двери, и люди бегут на улицу, и скоро нас опять окружат, будут трогать, фотографировать, расспрашивать, и я ускорил шаг, чтобы поскорее попасть домой. Но в подъезде уже был Гусак, он раскинул руки, не пуская меня к лифту.
— Это еще что? — удивился я.
— Хочу всех собрать. Ужин прощальный, то-се…
Вошедший следом Димидко не стал расспрашивать — видимо, это с ним заранее обговаривалось, он просто виновато потупился и потер лоб — забыл, видимо, предупредить наших.
— Иди к себе. Я нашим скажу. Через полчаса, да?
— Спасибо, — кивнул Гусак, нажав кнопку лифта, куда мы вошли вдвоем.
— Уезжаю… туда, — сказал он.
— В Жуковский? — уточнил я, и он кивнул.
Дверцы разъехались, сперва вышел Гусак, потом я.
Н-да, неприятный день грозит стать не менее неприятным вечером. Я открыл дверь в свою квартиру, механически ответил на расспросы Рины, что рука нормально, судья урод, «Торпедо» и правда топили, и уселся за стол.
Поставив напротив тарелку с тушеной семгой, Рина подперла рукой голову.
— Что случилось? Я же вижу… И волнуюсь. Впрочем, если надо…
Я мотнул головой поставил на стол глушилку. Теперь-то смысл скрывать?
— Гусак покидает команду. У него проснулся дар, с которым парень не может справиться.
— Ничего себе! Три одаренных в одном месте, в примерно оно время! — удивилась она. — Интересно, почему? Тут в Михайловске излучение какое-то особенное.
Захотелось ее расцеловать.
— Обожаю тебя за твой ум!
Она улыбнулась.
— Такое признание дорогого стоит. Я тебя обожаю! За то, что ты ценишь меня не только за упругую задницу, но и за то, что к ней прилагается.
Мне подумалось, что про нас все знают, и Тирликас, и Горский. Вопрос, знают ли бээровцы. Значит ли это, что два года Микроба и Рину не тронут, а потом они поедут вслед за Гусаком? И чего на месте не спросил? В этот момент я понял, как мало у нас времени, и нужно его использовать, потому что скор, возможно, мы перестанем принадлежать себе.
Я встал, накрыл ладонями руку Рины и проговорил:
— Может, здесь и неподходящее место, но мне хочется сделать это прямо сейчас.
Потому что чем больше пафоса и постановки, тем больнее бьет правда. Рина насторожилась, заглянула в глаза, и я опустился на одно колено:
— Дарина Андреевна, я вас люблю, не мыслю своей жизни без вас. Становитесь моей женой!
Рина сказала строгим голосом:
— Хорошо ли вы подумали над последствиями, Александр? В случае положительного ответа тебе придется познакомиться с моей мамой.
— Вы так говорите, словно это что-то ужасное, — подыграл я и сказал уже серьезно. — Я серьезно, Рина, становись моей женой. Я хочу, чтобы мы делили радость и печаль, набирались опыта и старели вместе… Нет, стареть я не хочу. Я хочу, чтобы мы жили сто, двести, пятьсот лет. Вечно!
Думал, Рина отреагирует, как обычно это делают девушки: фонтан радости, поцелуи и объятья. Рина же растерялась и… испугалась? Я мог бы считать ее желания, но не стал. Похолодел от вариантов, что я там услышу. Неужели она не рада?
— В этот моменте мне следует с каменным лицом сказать: «Мне надо подумать?»
Что с ней? Отчего расстроилась? Ей хотелось, чтобы это случилось в более романтичной обстановке? Не похоже такое на Рину.
— Ты меня пугаешь, — качнул головой я.
Девушка виновато отвела взгляд и пролепетала:
— Я боюсь.
Захотелось рассмеяться, и сдержался я с трудом. Это что вообще? Она же меня любит! Как там в женских романах? Они поженились, жили счастливо. Кульминация. Кажется, мы ее сливаем.
— Ты не подумай чего! — встрепенулась Рина. — Да, да и еще раз да! Я просто боюсь. Понимаешь… Просто послушай меня, хорошо?
— Ну конечно, — я усадил ее на руки.
— Я ведь влюбилась в тебя, как кошка! И сюда приехала — к тебе!
