Шрифт:
Закладка:
– Наверное, потому что это больше никому не интересно, – ответила я честно.
– Все исследования, на которые вы ссылаетесь, очень старые, – продолжила она.
Я чувствовала, что она пытается поиздеваться надо мной, но не хотела с ней спорить.
– Да, – ответила я. – Вероятно, это связано с тем, что долгое время этой темой никто не интересовался.
Женщина откинулась на спинку стула, явно довольная собой.
Для меня ее реакция была признаком того, что я вовсе не гонюсь за недостижимым. Аутоиммунные заболевания поражают в основном женщин, в то время как медицинский мир в большинстве своем состоит из мужчин. Исследование этих заболеваний считается непрестижным. В мире медицинских исследований, где конкуренция очень велика, трудно добиться признания, если вы исследуете связи между менопаузой, беременностью и ревматоидным артритом. Тот факт, что в мире науки доминируют мужчины, отчасти объясняет недостаток интереса к этой теме. Благодаря исследованию гормонов можно было получить важнейшие новые знания об аутоиммунных заболеваниях, но исследователи-мужчины не выстраивались в очередь, чтобы больше узнать о проблемах, которые затрагивали в основном женщин.
В МИРЕ МЕДИЦИНСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ ТРУДНО ДОБИТЬСЯ ПРИЗНАНИЯ, ЕСЛИ ВЫ ИССЛЕДУЕТЕ СВЯЗИ МЕЖДУ МЕНОПАУЗОЙ, БЕРЕМЕННОСТЬЮ И РЕВМАТОИДНЫМ АРТРИТОМ.
Я столкнулась с такого рода скептицизмом, когда пыталась опубликовать результаты своего исследования. Я надеялась, что научные журналы заинтересуются моими наблюдениями, но вместо этого ко мне отнеслись с недоверием. Первый журнал, в который я обратилась, отправил мою статью обратно, даже не рассмотрев возможность ее публикации. Второй направил статью на экспертную оценку. Один из экспертов посчитал, что результаты не могут быть верны и что я допустила ошибку. У меня возникло ощущение, будто меня обвинили в обмане, поэтому написала ответ на десять страниц, где подробно описала процесс работы и результаты. Несмотря на это, я получила письмо с извинениями от редактора, в котором сообщалось, что моя статья опубликована не будет.
Вероятно, мое исследование не вписывалось в имеющиеся рамки. Неужели я ничего не добьюсь без долгой карьеры за плечами? Прошло целых четыре года, прежде чем мне удалось наконец опубликовать статью в научном журнале. Факт, что вчерашняя выпускница университета попала в яблочко с первой попытки, казался настолько невероятным, что журналы посчитали правильным не публиковать полученные ею результаты.
Я мало уважаю экспертов, предпочитающих смотреть на мир с высоты своих башен из слоновой кости. Многие из них всего лишь выбрали правильную исследовательскую область, сделав этот выбор стратегически, чтобы гарантированно занять место среди ведущих исследователей. Однако ценность нас и нашей работы определяет история, поэтому я гораздо больше уважаю Филипа Хенча, получившего Нобелевскую премию по медицине более 70 лет назад, чем многих современных исследователей из престижных университетов.
На конференции я познакомилась со шведским профессором, который знал Хенча. Я сказала ему, как восхищаюсь Хенчем и его работой, и он кивнул в знак согласия.
– Он был потрясающим человеком, но впал в сильную депрессию, поняв, что кортизон не исцеляет, – сказал профессор.
Конечно, мне было грустно это слышать, но в этих словах было что-то обнадеживающее. Вместо того чтобы радоваться Нобелевской премии и наслаждаться оставшейся жизнью в качестве медицинской легенды, Хенч расстраивался из-за того, что сделал недостаточно. По-моему, забота о здоровье своих пациентов – это правильная мотивация.
Другим человеком, которым я восхищалась, был австралийский исследователь Барри Маршалл. В 1980-х годах Маршалл и его коллега Робин Уоррен обнаружили, что бактерия Helicobacter pylori вызывает язву желудка. В то время было принято считать, что язва желудка – это результат стресса, поэтому ученые столкнулись со значительным скептицизмом и сопротивлением. На сайте Нобелевской премии Маршалл объясняет, почему ему так важно было доказать свою правоту: «Если бы я доказал, что прав, в лечении язвы желудка произошла бы революция. Лечение было бы простым, дешевым и эффективным. Мне казалось, что ради благополучия пациентов исследование нужно провести как можно быстрее».
Маршалл рассказывает, как неприятно ему было получать так много негативных отзывов. Многие коллеги не поверили ему и смеялись над ним. Чтобы доказать, что бактерия вызывает язвенную болезнь, требовался «подопытный кролик». Ему пришлось выпить культуру бактерии, чтобы посмотреть, что произойдет. Уже через несколько дней у него возникло воспаление в желудке, и ему стало очень плохо. «Я успешно инфицировался и доказал свою правоту», – пишет Маршалл.
Только в 1990-х годах его открытие наконец получило поддержку, и язву желудка стали эффективно лечить антибиотиками. В 2005 году упорные исследователи были удостоены Нобелевской премии по медицине. Выдвижение новых идей – это сложная задача, особенно если они бросают вызов укоренившимся взглядам тех, кто имеет власть в этой области. Поразительно, что некоторых людей постоянно закидывают грязью просто потому, что они верят в свою работу. Их выносливость заслуживает большого уважения.
Эти истории воодушевили меня стоять на своем, когда я сталкивалась с сопротивлением. Я абсолютно не имела ничего против критических вопросов, потому что так устроена наука, но стремление тех, кто имеет власть, смотреть на новичков свысока и доминировать над ними – уже совсем другое дело.
Я вовсе не считала, что совершила огромное и важное открытие. Наоборот, сомневалась в себе и колебалась. Мне было прекрасно понятно, что делать выводы еще рано и нужно провести дополнительные исследования. Именно поэтому я так нуждалась в заинтересованности и ободряющих словах опытных профессоров, а не в скептицизме и снисходительности.
Исследователю необходимо дать возможность протестировать его оригинальную идею, даже если выяснится, что он был неправ, потому что время от времени ученые все же оказываются правы.
Энтузиазм и желание совершить открытие подстегивали меня. Если бы я решила организовать клиническое исследование препарата, мне опять пришлось бы делать всю работу самостоятельно. В некотором смысле мне было комфортно работать одной: лучше, когда на исследовательской кухне не слишком много поваров. Проблема была в том, что у меня не было никакого опыта проведения подобных исследований.
Мне предстояло начать с нуля. Какие понадобятся разрешения? Какие заявки нужно будет подать? Какие методы выбрать? Я читала, систематизировала и структурировала. На это уходили дни и недели, и я быстро поняла, что придется поставить на паузу все, что не касается семьи и работы. Я отказалась от социальной жизни, перестала выполнять домашние дела, которые могли подождать, и стала работать ночами. На полу моего кабинета были огромные кучи бумаг. Иногда я даже спала на них, словно была карикатурой на перетрудившуюся канцелярскую крысу.
