с забора, спрашивали, есть ли у меня сестренка. Солдаты просили у меня мелочь якобы на конверты, и я, наивная душа, приносил им трудно накопленные копеечки, Строители восстанавливали столицу. А вся Хорошевка была с немецкой аккуратностью застроена двух- трех- и четырехэтажными домами: над ними проходила глиссада для посадки самолетов.

Исход

В одиночку, сотнями плененных на полях войны,Привезли их в город отдаленный раненой страны.Под прицелы взглядов ненавистных безутешных вдов,Не опасных, все равно фашистов, все равно врагов.Этих Гансов, йоганнов и вилли битый батальонПод охраной строем выводили за границы зон.И мостили гулкую брусчатку мастерски они.И валили лес в глухих распадках посреди тайги.Но была их главная работа в шахте, под землей;Поминая своего «майн готта», шли они в забой.За рудой – для пуль – свинцовой, за судьбой своей,И звучал гортанный говор в свете фонарей…Шернер-лагерь – горестные годы светлых перемен:За колючкой мирной жизни всходы. Здесь – военный плен.Михаил Немцев

Очень жалею, что меня не было на свете, когда громадную колонну пленных во главе с генералами проводили по улицам Москвы, а сзади поливальные машины струями смывали с асфальта следы несостоявшихся захватчиков. Впрочем, если бы я родился раньше, еще неизвестно, писал бы я сейчас свои былинки…

В первые месяцы войны в плен попало пять миллионов советских солдат, и цифра эта до сих пор ужасает меня. Как обращались с нашими, вы и сами знаете – Советский Союз не подписал Женевскую Конвенцию о защите жертв войны (она была подписана СССР только в 1949 году), поэтому русских за людей фашисты не считали: коммунистов расстреливали сразу, других отправляли в концлагеря и медленно убивали голодом, болезнями, расстрелами за провинности. Было много попыток побега; кому-то везло добраться до своих…

Не павшим был я – без вести пропавшим. Нас под Мерефой немец прищемил. В сыром бараке, известью пропахшем, арийских вшей три месяца кормил. А за бараком зеленело поле, прохладой и свободою маня… Среди живых не числился я боле, и в списках мертвых не было меня. Я был из тех – в пословице – иголок, что в стоге сена не сыскать и семерым. Ефрейтор из Мангейма Отто Поллак был дьяволом-хранителем моим. Я раздружился с человечьей речью, собачий лай меня сопровождал. Лишь пятизначный номер на предплечье мою неповторимость подтверждал. Как будто жизнь, что билась и гремела железом на двенадцати фронтах, меня уже в расчете не имела, как ржавый штуцер, брошенный в кустах. Как жаждал я окопной муки прежней! Как понял я, исхлестанный войной: нет ничего страшней и безнадежней безликости вот этой номерной. Бежав из плена, встретясь со своими, я возвратился из небытия. И первое, что я услышал: – Имя? Вновь человеком становился я (Виктор Кочетков, род. в 1923 г.).

Вырица: здесь так ощущается Вечность

Знаю, знаю прекрасно, как надоел я вам со своим неустоявшимся сном. Батюшка только руками разводит: «Ума, Саша, не приложу, почему ты не спишь». Кругом пройдя все лучшие клиники города, я понял, что никаких денег не хватит, чтобы исцелить безсонницу, Да и не безсонница она вовсе, а сон, только временами неглубокий, с просыпанием и глотанием новой порции лекарств,

– Не спишь всю ночь опять… Мешаешь спать и мне…– Мне нравится… не спать, – я говорю жене.– Бумагою шуршишь… Во сне тревожно мне:Я чувствую – не спишь. – Я тихо… Я в уме…(…Иду – сквозь годы – вспять – по жизни, по стране…)Мне нравится… не спать, – целую лоб жене.Михаил Львов

А если безсонница, то духовные корни имеет, Однажды я не выдержал и написал старцу Ионе (Игнатенко) в одесский Свято-Успенский мужской монастырь, благо отец архимандрит меня запомнил по единственной встрече и присланным вдогонку книгам, О. Иона передал с оказией две бутылочки с иерусалимским маслом, а на словах – чтобы почаще ездил на могилку прп, Серафима Вырицкого и у него просил. Окормление старца Серафима получаю давно, близок мне наш святой, и портрет его висит над самой головой, Однажды ночью он приходил ко мне и мы проговорили до утра. В памяти от разговора осталось только обещание о. Серафима помогать газете. Но вот добраться до старца самому – проблема: машина есть, время имеется, нужда в помощи еще какая, и тянет к старцу приложиться на могилку – а ехать не еду. Не еду и не еду. С уловкой дома ему молюсь, да не длинно, а «Отче Серафиме, помоги со сном!» – вся и молитва. Но старец-то не зря, видно, говорил, что тот, кто придет к нему на могилочку да что попросит, непременно получит. Мне говорят – приходи, раз нужда есть, а я говорю – погожу пока…

А еще знаете, что я заметил? Полезные мысли приходят или безсонной ночью, или в храме на службе, особенно после Причастия. Так, может, бросить эту глупую борьбу с тенью сна (я же все равно высыпаюсь) и сначала заставить, а потом и с радостью посещать мощи прп. Серафима. Он и наставит на путь истинный. А в Одессу старец Иона приезжать не благословил – только в Вырицу! А мой духовник о. Иоанн еще в Пюхтицу разрешил паломничать – вот и все пути-дороги к спасению. Эх, кто бы подтолкнул нерадивого!

Тропарь, гл.4

Преподобному Серафиму Вырицкому, Чудотворцу

Яко велика молитвенника за землю нашу и утешителя теплаго притекающих к тебе, ублажаем тя, вторый русский отче Серафиме, вся бо, яже в мире красная оставил еси, всем сердцем устремился еси к чертогам Сладчайшего Христа и в годину лютых гонений образ кротости и смирения всем был еси; не престай молитися за ны, да в терпении обрящем путь покаяния, и с тобою выну славим Пресвятую Троицу.

Вырицкий старец

Так тихо и так благодатно!Забудешь и скорбь, и печаль.И Вырица – чудо подарит,Открыв мира горнего даль.Уйдут и забот безконечность,И боль, и сомненья, и страх.Здесь так ощущается Вечность,Так плачется здесь о грехах.Всегда зеленеющий холмик,И крест деревянный, простой.И каждый, кто с верой приходит,Обрящет и свет, и покой.А в храме – молитва живая,Спокойно, тепло и легко.Душа, о земном забывая,Вздохнет и взлетит высоко.И в эти минуты благие,Сквозь слезы и ладана дым,Поймешь: здесь вершит ЛитургиюНезримо отец Серафим.Душа в умилении тает,И молвишь, смахнув слезы с глаз:«О дивный, о Вырицкий старец,Моли, моли Бога о нас!»Лариса Кудряшова, СПб.

У собак не бывает историков

Девчушка в красивом платьице бегала по деревенской улице и топала ножкой: «Мама, я гусениц убиваю!» Не пытайтесь объяснить ребенку, что насекомое тоже испытывает боль и тоже хочет жить, что у него есть свои детки, Расскажите дочке, какое чудо скоро произойдет с противной волосатой гусеницей – дети тонко понимают прекрасное.

Раздавливая ногойОтвратительную, ползучую,Жирную гусеницу,Разве ты знаешь,Какую бабочкуРаздавил?Владимир Солоухин

Оса

Твой панцирь, желтый