вообще не интересует Акунина, его сознание набито книгами, оттуда он и берет свои персонажи. Они имеют к жизни лишь косвенное, опосредованное отношение. Автор их не родил, а сконструировал по чертежам, которые ему известны из книг. К душе автора они вообще не имеют никакого отношения, если, конечно, у души этого автора есть вообще хоть какое-нибудь содержание. Все персонажи Акунина — своего рода чудовища Франкенштейна, не рожденные, а созданные в лаборатории, сконструированные из частей некогда живых организмов.

Стал вспоминать акунинских персонажей одного за другим и обратил внимание на то, что все они какие-то прилизанные, эталонные, слишком гладко обработанные. Живые персонажи всегда немного растрепанные, шероховатые, в чем-то незавершенные, потому что невозможно придать своему пониманию жизни завершенный характер. Если же идти по чужим следам, брать некогда знаменитые типы, их можно доделывать, шлифовать, придавать им законченный вид. В чем-то они будут даже лучше настоящих. Вот только они не живые.

Хотите образ гениального сыщика? Их полно было в литературе, но акунинский — самый лучший, потому что учитывает и использует всё, что было в этом смысле до него.

А не угодно ли вам, господа, байронического героя, этакого сумрачного, загадочного и очень одинокого? Щас сделаем. Это ведь не сложно, лекала-то есть. Да так красиво сделаем, что Байрон в гробу от зависти завертится. Далеко этому лорду было до Акунина.

А, может быть, вас влечет романтика алых парусов? Нет проблем. Тяп-ляп и готово. Александр Грин, может быть, и не обзавидовался и даже попытался из гроба плюнуть в Акунина, но плевки из гроба не долетают.

А как насчет таинственной и загадочной работы контрразведчиков, это которые шпионов ловят? Так на коленке сделаю. Собственно, всё давно уже сделано, осталось лишь доработать и придать товарный вид образам героических контрразведчиков.

Все акунинские типы давно уже созданы до него, полюбились читателю и прошли проверку временем, так что нашему литературному иждивенцу остается лишь снимать «сливки, пенки и тому подобную сметану».

Постепенно Акунин так увлекся своим псевдотворчеством, что потерял чувство меры, о чем наглядно свидетельствует его роман «Ф.М.» — о Достоевском. Внутри этого романа отрывками дан достаточно объемный текст, якобы принадлежащий перу самого Федора Михайловича и являющий собой первоначальный вариант «Преступления и наказания». Акунин как бы говорит нам: «Да что такое этот ваш Достоевский? Хотите напишу, как он, и даже интереснее его?»

Настолько тупое самомнение чрезмерно даже для Акунина. Имитировать стиль Достоевского на самом деле не так уж и сложно, у Акунина это во всяком случае получилось. Сделать убийцей не Раскольникова, а Свидригайлова, тоже ума много не надо. А вот «идейку» Акунин приписывает Свидригайлову куда более заковыристую, чем была у Раскольникова. После этого Акунин, видимо, не сомневается, что у него получилось куда круче, чем у Достоевского, ведь он гораздо глубже заглянул в темные глубины извращенного человеческого сознания, чем это удалось Федору Михайловичу.

После этого хочется сказать Акунину: «Дурак ты, братец. Дурак и наглец. Ты так ни чего и не понял». Писать «под Достоевского» и правда не сложно, это доступно любому хорошему стилисту. Залезть в грязь человеческой души можно и поглубже Достоевского, это доступно любому хорошему психоаналитику. Но имитировать глубину содержания Достоевского невозможно, а кто думает, что он это может, тот дурак.

Акунин воспринял Федора Михайловича предельно поверхностно, а потому решил, что и сам он может не хуже. Но «Преступление и наказание» родилось из бездны страданий, чтобы написать такое, надо спуститься в ад. А как вы думаете, Акунин страдал, когда занимался изготовлением своей ремесленной поделки? Риторический вопрос.

Настоящая литература рождается из невыносимой боли, хорошая книга это крик, который вырывается из разорванного сердца художника. И вот представьте себе холеного пижона с пустыми глазами и холодной душой, который добросовестно ознакомился со всеми этими криками боли, сделал выводы о том, какие крики приносят коммерческий успех и занялся изготовлением имитаций.

Настоящие книги пишут кровью сердца. Имитаторы хладнокровны и расчетливы. Писатель хочет донести до читателя открывшуюся ему правду, имитатор хочет издаваться и получать хорошие гонорары. Одни горят, а другие рисуют огонь. Для одних это судьба, а для других просто игра. Одни воспринимают жизнь предельно серьёзно, другим в общем-то наплевать на то, о чем они пишут, всё это для них лишь путь к успеху. «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души». А такие, как Акунин, от лезвия ножа будут держаться за километр, а то ведь и правда, чего доброго порезаться можно.

Раньше имел самые приблизительные представления о том, что такое постмодернизм, но по поводу Акунина мне захотелось сказать, перефразируя слова из одного старого фильма: «Сдается мне, господа, что это был постмодернизм». Чтобы не быть голословным, решил почитать кое-что про постмодернизм. Всё срослось.

Постмодернизм это по сути неверие ни во что и отказ что-либо воспринимать всерьёз. Если модерн заменил веру в Бога на веру в человека, то постмодернизм утратил веру так же и в человека. Постмодерн больше не верит ни в силу человеческого разума, ни в прогресс, который отказывается считать безусловной ценностью. Постмодерн не верит даже в реальность нашего мира, считая его иллюзорным. Вот уж воистину, пойдешь на Запад, придешь на Восток. Истина для постмодерна условна и относительна, абсолютной истины не существует, во всяком случае, она не может быть познана. Ни чего не принимая всерьёз, постмодерн норовит всё облекать в игровую форму.

Раньше я думал, что ни чего отвратительнее модерна уже и быть не может. Оказалось, что может. Постмодерн куда отвратительнее. Модернисты были для нас нормальными внятными врагами, имевшими ценности противоположные нашим. Модернисты были, так же как и мы, серьёзны, так же, как и мы, идейны. Постмодерн ни чего не принимает всерьёз, у него вообще нет ни каких ценностей. С модернистами можно было спорить. С постмодернистами спорить уже невозможно. Они вам просто скажут: «Пожалуйста, можно и так считать, как вы считаете, стоит ли по этому поводу горячиться?» Это люди с пустыми глазами, они ни по какому поводу горячиться не будут.

Только сейчас понял, что я лично знал многих постмодернистов. Эти люди не имели никакого отношения ни к искусству, ни к философии, но мироощущение имели стопроцентно постмодернистское. Всё условно, всё относительно, поэтому ничто не важно, а жить, значит бесконечно стремиться к разнообразным удовольствиям, избегая всего, что этому мешает. Из этого животного способа жить не так уж сложно сделать философию. И ты будешь считаться интеллектуалом, не имея в голове ни одной внятной