Шрифт:
Закладка:
Я понял, что самое худшее, чего я опасался, свершилось. Календулов, как назло, щедро разбавлял свою речь долгими паузами, и мне казалось, что табурет подо мной раскалился, как сковородка.
– Вчера вечером ко мне пришел некий гражданин… он назвался Чемодановым… и сказал, что диссертацию, которую вы мне дали, написал он.
И снова пауза. Взгляд Календулова, словно луч фонарика в темноте, хлестнул по моим глазам. Я лихорадочно думал над тем, как будет лучше: если я скажу всю правду или начну упираться. Правда могла привести к полной катастрофе: принципиальный, не берущий взяток Календулов мог немедленно порвать со мной все отношения и внести в сайт, где была размещена диссертация, необходимые комментарии по авторству. А ложь удержала бы его на некоторое время от решительных и непоправимых действий.
– Не может быть, – сказал я.
– Я тоже так подумал, – с некоторым облегчением сказал Календулов, – и потому не принял слова этого человека всерьез. И все-таки, нам надо разобраться: откуда этот человек мог знать о вашей диссертации?
– Видите ли, – сказал я. – Я давно знаю Чемоданова. Когда-то он работал в НИИ и изучал проблемы газовой динамики. Может быть, ему показалось, что я похитил его труд?
– А вы… как бы мягче сказать?.. может быть, вы пользовались его рефератами или статьями, не ссылаясь на них?
Я сделал вид, что вспоминаю: начал хмурить лоб и тереть затылок.
– Надо вспомнить, – уклончиво ответил я.
– Вспомните, пожалуйста, – попросил Календулов. – Какие статьи использовали, где и когда они были опубликованы. Когда мы внесем в диссертацию поправки, этот скандалист уже не сможет предъявить нам никаких претензий.
Я вышел из академии, словно в воду опущенный. Значит, Чемоданов пошел в атаку. Надо немедленно что-то предпринять. Но что именно?
Я сел в машину, но не смог тронуться с места. Меня разрывали противоречия. Внутренний голос шептал: «Вложить семьдесят тысяч, чтобы получить восемьсот – это очень выгодно. Смирись, прими условия Чемоданова!» Но моя гордость кричала взахлеб: «Никогда я не пойду на поводу у этого негодяя!»
«Не надо драматизировать ситуацию, – думал я. – Календулов верит мне, а это главное. Я буду тянуть время, говорить ему, что составляю список использованной литературы, и он никуда не денется, будет терпеливо ждать. А я тем временем все-таки найду физика, который сделает выводы за неделю».
Я немного успокоил себя и поехал на работу. Когда я выехал на Садовое кольцо и миновал Крымский мост, на мобильный позвонила Настя.
– Ты где? – спросила она взволнованно.
– На работу еду, – ответил я, чувствуя неладное. – Вот, метро «Парк культуры» проезжаю.
– Остановись! – потребовала Настя. – И жди меня. Я через десять минут буду!
Наверное, сегодняшний день решил добить меня дурными новостями. Настя, сев ко мне в машину, посмотрела на меня глазами Календулова.
– Чего улыбаешься? – спросила она.
– Я не улыбаюсь, – ответил я. – Это гримаса уставшего человека.
– Сейчас у тебя будет гримаса подсудимого. На, читай!
С этими словами она протянула мне лист из ученической тетради. Я развернул его. Черным фломастером было написано следующее:
Уважаемые господа академики! Обращается к вам младший научный сотрудник Чемоданов В.С. Надеюсь на ваше неподкупное благородство, ваше величие и искреннее стремление содействовать научно-техническому прогрессу. Я стал жертвой мошенничества. Проходимец и недоучка по фамилии Савельев, которого вы так любезно принимали в своем светлом обществе, обманным путем завладел самым ценным, что у меня есть – моей диссертацией, и, выдавая ее за свою, готовится к ее публичной защите. Я готов предстать пред вашим судом и в присутствии ученых и специалистов доказать свое авторство. Убедительно прошу вас помочь мне вывести на чистую воду мошенника и лжеученого Савельева, очистить храм науки от самозванца и прохиндея. Буду ждать вас у гардероба 14 февраля в 18.00".
– Где ты это взяла? – произнес я.
– Отец вчера из академии принес, – ответила Настя, нервным движением доставая из пачки сигарету. – Она висела на доске объявлений. Отец сразу сорвал ее, но неизвестно, успел ли кто-нибудь прочитать.
– Сегодня четырнадцатое? Значит, Чемоданов припрется в академию в шесть вечера. Старикан здорово ругался?
– Не то слово.
"Эта пьянь нанесла два удара сразу, – подумал я. – Пока без серьезных последствий. Но кто знает, что он предпримет сегодня вечером?"
– Мне это все надоело, – жестко сказала Настя.
– Что "все"?
– Вся эта грязная ложь.
Меня покоробило от этих слов.
– Ах, вот ты как заговорила! – с удивлением произнес я. – А разве ты забыла, ради чего вся эта грязная ложь затеяна? Чью прихоть я выполняю, занимаясь этой идиотской диссертацией?
– Подожди, не кричи, – сказала Настя, прикуривая от зажигалки. – Ты не дослушал главного. Отец отказывается от своего условия. Он говорит, что с этой защитой ты только его позоришь… В общем, он требует, чтобы ты немедленно прекратил заниматься диссертацией. Он согласен выдать меня за тебя хоть завтра.
И она резко повернула голову, чтобы увидеть на моем лице выражение беспредельного счастья. Увы, она увидела там другое выражение – какое бывает у человека, которому на голову упал кирпич. Я на некоторое время онемел. Такого поворота я даже предвидеть не мог. Профессор отказывается от зятя-кандидата. Замечательно! Но ведь я не отказываюсь от восьмисот долларов!
– Почему твой отец ведет себя как мальчишка? – строго спросил я, искусственно распаляя в себе гнев. – Что он себе позволяет? То требует от меня ученой степени, то не требует! У него семь пятниц на неделе! Он уже сам не знает, чего хочет!
– А почему ты позволяешь так грубо говорить о моем отце?! – вспылила Настя.
– Потому что твой отец заставил меня, преуспевающего бизнесмена, заниматься какой-то ерундой! Я потратил уйму времени, денег и нервов, идя на поводу у его капризов! И вдруг сейчас, когда я уже раскрутил всю эту махину, он отказывается от своих условий. Он, видите ли, требует! Подумаешь, Петр Первый! Не выйдет! Не все будет так, как он хочет!
– Прекрати так говорить, иначе я обижусь! – предупредила Настя.
– Обижайся сколько хочешь! Но отныне твой папочка мне не указ. Я
