закоренелом враге, видишь, прежде всего человека, что не говори, все мы по сути Божьи твари. Ну не лесная же зверюга сидит напротив, не инопланетянин, ни иная, какая непонятная субстанция. А вот Лошак, только переступил порог, сразу же вызвал у Воронова рвотное отвращение. Ну, не хотел Сергей общаться с этим мужиком, будто тот нежить какая. Потому и начал разговор, выказав явную неприязнь, даже не холодно, а развязно грубо.

— Ну-с Василий Игнатович, — произнес глумливо, — колоться будешь?

— Чей-то не пойму, гражданин начальник… — Конюхов нарочно прикинулся полудурком. — Вроде бы обо всем рассказал, как попу исповедался.

— А вот и врешь, расскажи, как ты немцам продался, сволочь. И не вздумай юлить, мы все равно узнаем правду. А продолжишь водить за нос, схлопочешь по полной. Так что, старик, не стоит больше уходить в несознанку. Диверсантов сдал, точнее сказать, преподнес на блюдечке с голубой каемочкой, хотя мог и отмолчаться. Никто за язык тогда не тянул. Непонятно, зачем так поступил, в чем тут выгода? Старик просвети, что за игры такие задумал с нами вести. А начни с самого начала, откуда ты такой, — не подобрав подходящего слова, Сергей покрутил в воздухе пальцами, — слишком мудреный взялся?

Лошак выслушал тираду капитана, не сморгнув, лишь желваки ходили по заросшим щекам.

— Да чего уж там… — раскрыл дед щербатый рот. — Расскажу, так и быть, — и грузно оперся локтями на железную столешницу. — Меня ведь в сороковом по УДО выпустили, как туберкулезника. Да не болел нисколько… Вызвал хозяин и прямым текстом: «Жить хочешь падла?» — «Конечно!» — отвечаю. Ну, тут он Васька и завербовал, фашистская сволочь! Сказал, много паря не потребуется, — пара-другая разовых поручений. Так по мелочи, так мало-помалу, и не хлопотно вовсе будет, — Конюхов помолчал, собираясь с мыслями, потом ехидно ощерился: — Хозяин обещал меня отстарать, отпустить с кичи вчистую. Возвращусь по месту жительства, опять в Кречетовку, — и вдруг прервал рассказ. — Начальник дай покурить, мозги прочистить. Память вдруг отбило…

Воронов стерпел нахальство арестанта, то, что тот рассказывал, было крайне любопытно. Потому, прикурив папиросу, отдал Лошаку. Выпустив в потолок густой дым, Конюхов уже развязно продолжил:

— Говорю черту: «Так ведь домой отпустите насовсем, и как там сгожусь?» Хозяин успокоил: «За большим дело не станет. Придет день и объявится человек… У него или у них будет надежная ксива, даже не сомневайся… Задача будет плевая, даже слишком: приютишь, обогреешь, если нужно поможешь с жильем», — пообещал, что проблем не возникнет, пристроишь в надежном месте. Но предупредил: «В чужие дела не лезь, твое дело — сторона, они как пришли, так и уйдут… Знай — любопытной Варваре нос оторвали…» — складно рассказывал Лошак: в лицах, имитируя начальника лагеря.

Сергей увлеченно поинтересовался:

— Что там за кадр в лагере хозяйничал, часом не еврей?

К сожалению Воронов знал, что до войны большинство руководителей исправительных лагерей и трудовых поселений граждане еврейской национальности. Сведущие люди пояснили, почему при определении на такую должность предпочтение отдавали преимущественно «Абрамам». Именно еврейские кланы и создали организованную преступность в Российской империи. Поэтому тюрьма — дом родной для сотен тысяч иудеев-преступников. Евреи-сидельцы изучили тюремную жизнь вдоль и поперёк, и по двоедушному складу природного характера приобрели уникальный опыт выживания в условиях заключения. Так вот, эти знания и явились главной причиной такого рода назначения, — кто больше них знал, как лучше обуздать арестанта, лишить узника воли к сопротивлению. Но, в то же время, это иудейское засилье в криминальной среде привело к образованию блатной элиты — воров в законе. Ибо еврейские «авторитеты» разработали своеобразный уголовный этикет и даже самобытный язык — воровскую феню. А наши русские урки и не догадываются, что живут и говорят по еврейскому образцу.

— Да нет… — ответил Конюхов, — без сомнения природный русак. Попов фамилия… Иван Иванович, — сплюнув на пол, уркаган растер плевок носком сапога, и резко заключил. — Гнида первосортная! — увидав поддержку таким словам в глазах Воронова, Лошак гнусаво продолжил повествование, подражая речи начальника ИТЛ: «Ну, а коле стукнешь органам, — сделал крысиное выражение, — так дня не проживешь… везде свои люди найдутся».

— Русский говоришь… — прервал Воронов, — Попов — фамилия, проверим… — и махнул рукой, велев говорить дальше.

— Я сдуру уперся, только ночью удавку, падлы, на шею накинули. Получалось, влип Вася по самые помидоры — кругом кранты. Вот и подписался… Лучше бы в лагере на колючку полез, автоматчику не жалко очередью полоснуть. Но смалодушничал… Ну, а дома пообвыкся, да никто и не приходил до сей поры.

Сергей решил не дать Лошаку перетянуть одеяло на себя. Урку следовало поставить на место. Арестанту положено знать, что если даже говорит чистую правду, то для следователя это единичный эпизод из обилия других дел. И второй момент, — ценность слов арестанта. Сгодятся ли откровения заключенного для пользы дела, чем по существу помогут следствию…

— Конюхов, лапшу на уши не вешай. Знаешь ведь, что проверить будет сложно… Даже если и не врешь, — начлаг, коли не похарчился, то в отказ пойдет, — якобы зек оговаривает честного человека. Ну, как согласен? Так что не сильно уж не заливай…

— Блядь буду начальник, вот те крест не вру! — взорвался Лошак, а потом сник. — А там как знаете, начальник, хошь верь, хошь не верь… Мне теперь все едино…

Воронову пришлось смягчиться, хотя повидал «артистов погорелых театров» достаточно.

— Какая область или край, номер лагеря, когда сидел?

Конюхов продиктовал, что спрашивали.

— Ну, а теперь… как Машкова с Мерином убивал?

Лицо Лошака разом посерело, дед заложил трясущиеся руки под бедра.

— Ну, что теперь скажешь «лошара»? А то, дюже разговорился, мол, невинная душа… хозяин подставил…

Конюхов облизал запекшиеся губы, уже и не знал, что делать для убедительности…

— Даже и не думай хитрить сволочь, — продолжал Воронов. — Соврешь, по каплям выдавлю правду. Лучше не вымудряй, говори как есть. Пойми, наконец, — с живого не слезу…

— Понял гражданин начальник, вижу — вы крутой спец.

— Правильно. Говори уж, не томи душу.

— Так, чего говорить, с чего начать…

— Зачем убили Машкова и надругались над трупом… Для чего сожгли домишко… И не вздумай вертеть хвостом! Доподлинно знаю, что диверсанты от тебя получили такой приказ, — Сергей перевел дух и уже спокойно уточнил. — Ты, Лошак, по жизни полный кретин, тупой башкой такой расклад выдумать не мог. Кто надоумил? Чью волю исполнил, гнида!

— И так, начальник, знаю, что жук я навозный. Потому, как на духу расскажу, — и Конюхов обтер пятерней взмокший лоб.

— Давай, подробней…

— Позавчера, уже в потемках, залетел в хату красный командир. В чинах не петрю, вижу