Шрифт:
Закладка:
Надо работать, работать… А для этого неплохо было бы доковылять до супермаркета, разыскать Алю и попросить ее устроить ей встречу с Валентиной Николаевной, той самой, что принимала ее на работу в первый раз. Приятная и толковая женщина. Они всегда нормально ладили. А то, что Любе пришлось неожиданно уйти с работы, — так кто от этого застрахован. Сегодня здоровье есть, завтра — нет его…
Главное, добраться до супермаркета… Почему так трудно дышать? И отчего слезы струятся из глаз? Так нестерпимо бьет в глаза солнце, словно испытывая ее терпение, ее выносливость…
И эти нелепые деревья, разряженные в пух и прах… А запах… Запах тонколистных молодых тополей, и эти прозрачные длинные тени, дробящие солнечные потоки… Какое сегодня число? А год? А месяц?
Какие-то женщины, стремительно пронесшиеся мимо нее в цветастых платьях, напоминающие бабочек, на мгновение словно окаменели и воззрились на нее не сговариваясь, словно увидели что-то непонятное, невероятное, не поддающееся объяснению… Ну не три же глаза у нее… И лицо не зеленого цвета, не синего… Она смотрелась сегодня утром в зеркало: бледное осунувшееся лицо с небольшой угревой сыпью… У нее явно нарушен обмен веществ, это вполне естественно в ее состоянии… Она плохо питается, плохо спит, вернее, почти совсем не спит…
— Девушка, вам не холодно? — услышала она над самым ухом и вздрогнула. И тотчас раздался дружный смех обогнавших ее подростков, стайка которых тотчас же скрылась за углом дома…
Она остановилась напротив зеркально переливающейся витрины, чтобы посмотреть в свое отражение и понять, чем же она так привлекает внимание прохожих, и когда увидела, то чуть не захлебнулась собственным криком… На нее смотрело странное существо, закутанное в потертую кроликовую шубку, ноги засунуты в короткие замшевые красные сапоги, на руках — черные перчатки. А на голове — и это самое удивительное и страшное — синий берет с брошкой.
Она зажмурилась… Что с ней происходит и как она могла так нелепо и по-зимнему одеться, да еще и в солнечный теплый майский день?! Неужели она сходит с ума? И в таком виде она вышла из дома как раз в тот самый день, когда ей пришло в голову начать новую жизнь и заняться поисками работы? Что же делать? Возвращаться домой, чтобы переодеться (но тогда, если она вернется, дороги не будет, и ей уже не надо будет снова отправляться в супермаркет устраиваться на работу — если верить приметам, ей все равно не повезет), или же снять с себя эту чудовищную, страшную, побитую молью шубу (доставшуюся ей по наследству от прошлых жильцов квартиры) прямо здесь, на улице, а также переобуться и купить в ближайшем магазине легкую обувь? Но где взять деньги?
Она стояла так и раздумывала, пока не увидела Алю. Та находилась неподалеку, в тени большого тополя, и кормила собаку. Залитая солнцем, во всем розовом, Аля, устроив два больших пакета на асфальте, не спеша, с удовольствием бросала двум бродячим отощавшим псам печенье. «Вот и я, наверное, выгляжу, как эти собаки…»
— Аля! — крикнула Люба, и на этот окрик ушло так много сил, что голова ее закружилась.
Та уронила печенье, увидела Любу и сразу же, подхватив пакеты, двинулась с улыбкой ей навстречу.
— Люба, что ты здесь делаешь? — И тут же, вероятно оценив ее наряд, нахмурилась и даже как будто бы хотела отвернуться, чтобы не видеть ее. — Люба… что с тобой? Почему ты в шубе?
— Не знаю… — чуть не плакала Люба. — Не понимаю, что со мной… Как будто бы и не было этих последних месяцев и я вышла в шубе по инерции… Словно на улице зима… Я хотела найти тебя и попросить устроить меня обратно, в супермаркет… Я не могу одна сидеть дома… Я должна работать… Я должна что-то делать, жить, ты понимаешь?!
— Ладно, разберемся… Пойдем.
Они вернулись домой. Взмокшая и ослабевшая, Люба сняла с себя шубу. Повесила ее на вешалку, разулась, прошла в комнату и рухнула в кресло. Убогая квартира с потемневшими, кофейного цвета обоями и продавленным диваном с коричневой обивкой. Пожелтевшие от времени занавески на высоком узком окне.
— Это продукты… Тебе надо хорошенько поесть, а потом мы с тобой не спеша решим, как тебе жить дальше… — Аля энергичными движениями выкладывала из пакетов продукты. — И в следующий раз, прежде чем тебе выходить на улицу, смотрись в зеркало.
— Скажи, я что, на самом деле сошла с ума? — шепотом спросила Люба.
— Нет. Просто ты скучаешь по своему мужу, вот и все, — следуя своему убеждению, подкрепленному ее договоренностью с Сергеем, уверенно проговорила Алевтина, внутри себя радующаяся тому, что делает правое дело, спасает человека. — И стоит тебе только принять решение, как сразу все переменится, ты увидишь, как мир засверкает вокруг тебя радужными красками, ты вздохнешь полной грудью и поймешь, что воздух-то на улице сладкий, что весна, что наступила пора любви, а не депрессии… И что депрессия, из которой ты пока никак не можешь выбраться, — всего лишь временное явление, и что только от нас самих зависит, как мы будем жить завтра…
— Да ты философ, — заметила Люба. — А к мужу я все равно не вернусь. И не потому, что боюсь его или еще чего там… нет, все гораздо хуже. Я люблю его, но поняла это слишком поздно… Если бы ты только знала, какой он… Да если бы он только увидел меня сейчас, в каком я состоянии, он бы взял меня на руки, принес домой… Искупал бы в ванне, накормил бы меня…
Она тихонько заскулила.
— Он честный, порядочный человек, а я… я — ничтожество…
— Ты что, с ума сошла? — замахала руками
