Рут начинает вспоминать разные истории из своего прошлого, и очень скоро Ник знает по именам всех людей, которые живут в ее сердце.

Они смотрят на небо, на котором сияет расплывчатое пятно – полная луна, пробивающаяся сквозь неисчезающую завесу смога.

– Хорошо бы увидеть звезды, – произносит она.

– И солнце, – добавляет Ник.

Они находят лодку, и Ник на тележке привозит ее к берегу. Это гребная шлюпка, спасательное средство с какого-то корабля. Они нашли ее, перевернутую, у причала яхт-клуба. Ник спускает шлюпку на воду, ожидая, что она потонет.

А лодка остается на плаву!

В тот вечер они лакомятся свежей рыбой, приготовленной на углях. И вокруг пахнет рыбой: остальной улов они разложили сушиться на решетке, которую соорудили специально для этой цели.

Ник до сих пор чувствует качку. Вестибулярный аппарат расшалился. Кажется, что земля уходит из-под ног, он сам не свой. Именно поэтому, когда Рут спрашивает, где он научился рыбачить, он, сам того не желая, рассказывает ей, как ходил на рыбалку с отцом. Как под его бдительным оком учился нанизывать на крючок кусочек хлеба или извивающегося червяка. Отчетливо помнит, как рука отца направляла его маленькую ручку, помнит кровь на пальцах – кровь проколотого червя. А вот лицо отца вспоминает с трудом. Мать после его смерти замуж не вышла. Для нее он оставался единственным любимым мужчиной, она продолжала горевать о нем. Ник никогда этого не понимал. Пока не встретил Еву.

Он слышит, как его голос звенит в воздухе.

– Ева. – Он так давно не произносил это имя. Почти забыл, как оно звучит.

Костер трещит.

Ник смотрит на Рут, молча умоляя не выпытывать у него больше того, что он рассказал. Она улыбается ему. Понимает его чувства?

– Научишь меня ловить рыбу? – спрашивает Рут.

Он улыбается. Его переполняет благодарность.

– Конечно.

По мере того как дни снова удлиняются, Рут все больше увлекается рыбалкой, предпочитая вносить свой вклад в пропитание уловом. Она открывает в себе талант заядлого рыболова. Чувствует, что рыбачить ей нравится.

Нравится смотреть на берег с лодки.

Нравится ждать, когда беспомощная рыба начнет трепыхаться на крючке, заставляя танцевать леску.

Нравится быть одной.

Она лежит на дне лодки и смотрит, как под серой завесой клубятся облака.

Что это за серая завеса? Пепел? Другие облака?

Она смотрит на горизонт в надежде увидеть какое-нибудь судно, океанский лайнер.

Она вспоминает роман «Жизнь Пи» [9], который когда-то прочитала. Интересно, сумеют ли они с Ником добраться до Австралии на этом крошечном суденышке, пересечь океан, как Пи с его воображаемым тигром? И будет ли увиденное в Австралии отличаться от того, что здесь?

Однажды, во время рыбалки, она обращает взгляд на берег.

И видит Ника. Он поглощен работой и не догадывается, что она наблюдает за ним. Он обнажен по пояс, и даже издалека заметно, какие у него мускулы: тяжелый физический труд сделал их обоих крепче, жилистее. Она невольно восхищается его рельефным торсом: работая на солнце, он похож на греческого бога. Она отводит глаза, сознавая, что нарушает их негласный договор, и переводит взгляд на горизонт. Потом, не задумываясь о том, что делает, непроизвольно вдыхает полной грудью и начинает петь. Чувствует, как струится ее голос, как вибрируют кости лица. В носу щекочет.

Она чихает, смеется и продолжает выводить мелодию.

На душе становится легко-легко, чего не было уже очень давно. Словно льющаяся из нее песня уносит груз печали, которым она была придавлена, будто она слой за слоем снимает с себя мокрую одежду.

Рут поет и поет.

Исполняет любимые песни, громко, во весь голос. Поет, стараясь не думать о том, что, возможно, никогда больше не услышит их ритма, задаваемого гитарой и ударными инструментами.

Она поет в ритме моря.

Ник на берегу ухаживает за рассадой. Ветер доносит до него пение Рут. Он отвлекается от работы и смотрит туда, где на волнах качается лодка. Закрывает глаза и слушает мелодию ее голоса, звучащего на одной волне с прибоем.

В груди у него теплеет: она поет с таким самозабвением, вольна как ветер.

18

– Я покину вас на пять минут, дамы и господа, скоро вернусь! – гремит из динамиков голос ведущего в «Монти», аж стекла дребезжат.

Бен и Рут стоят во дворике сбоку от паба, под лампой для обогрева, которая отбрасывает причудливые тени на лица обоих, окрашивая их лбы в оранжевый цвет. Бен последний раз затягивается сигаретой и передает ее Рут. Она подносит сигарету ко рту; фильтр еще влажный от губ Бена.

– По-моему, у нас неплохие шансы, – подмигивает он, выдыхая струю дыма.

Рут выпускает дым, не разжимая губ; от необычного ощущения в горле немного саднит. Вообще-то она не курит – бросила не так давно, – но, когда Бен предложил ей выйти и выкурить косяк, возможность побыть с ним наедине и обсудить их непонятные отношения показалась Рут заманчивой: сколько можно ходить кругами. Но пока ее смелости хватило лишь на то, чтобы выкурить с ним крепкую сигарету и обсудить их успехи в квизе, который проходит сейчас в «Монти». Пустая болтовня. Рут ненавидит шутливый треп, но нередко на него ведется. Почему? Так и проведешь всю взрослую жизнь, избегая серьезных разговоров, если отдаешь предпочтение общению с людьми, которых хлебом не корми – дай позубоскалить.

– Трудно сказать. На вопросах о картинах я блеснула, конечно. А вот музыкальный тур мы продули. Теперь остались политика и карта подземки. Не мои темы.

– Вообще-то я в политике профи. – Бен с самодовольным видом прислоняется к стене.

– Да ну! Сроду не слышала, чтобы ты о ней говорил.

Сарказм – ближайший союзник троллинга.

– Удобно, да, сидеть на своем заборе? Смотри заноз не нахватай. – Бен кривит губы в улыбке, и она видит скол на его переднем зубе. Что-то сжимается у нее в животе. Бен смотрит на часы. – Пора возвращаться в зал, мисс Ланкастер. Пива?

Рут понимает: если выпьет еще – опьянеет. Она ничего не ела, кроме чипсов, которые Шейла всегда подавала участникам викторин из Ледиуэлла, как только они приходили («Заморите червячка»).

– Пожалуй, не надо. А то опьянею.

Бен склоняет голову набок.

– Мне нравится, когда ты пьяная.

– Правда?

– В прошлый раз понравилось.

Он пристально смотрит