Лариса Алексеевна — просто Лариса — оказалась такой милой, такой спокойной и улыбчивой, что я, испуганная всем происходящим, медленно, но верно расслаблялась. И в какой-то момент даже, увлеченная пельменями и короткими смешными байками про ее молодость, расслабилась настолько, что принялась болтать и о себе. О том, как три года назад решилась на переезд в Москву, как лихо все сложилось с новой работой и как бросила все в одночасье… вот только тут я очнулась и о причинах сказала обтекаемо: личные.

Мама Богдана не стала меня пытать, только посмотрела пронзительно и кивнула.

Все она поняла. К счастью — не до конца. Иначе сына держала бы на расстоянии от серийной любовницы женатых.

В какой-то момент с пельменями я осталась наедине, потому что Лариса Алексеевна убежала разнимать Богдана и Виктора и так и не вернулась. Зато пришел Виктор. С наливающейся блямбой под глазом. Дернул дверцу морозилки, высыпал из формы для льда кубики в раковину, парочку завернул в салфетку и приложил к будущему фингалу.

Долго стоял в дверях, глядя на то, как я ловко раскладываю по тестовым кругляшам ложкой фарш и потом защипываю края, как учила бабушка. Мы с ней, правда, вареники лепили, но какая разница?

— Хочешь услышать настоящую историю про Аллу и Богдана? — спросил он, садясь напротив, откладывая компресс и принимаясь мне помогать. Конечно, его пельмени получались несколько кривоватыми и все разного размера, но ведь главное — любовь, а не красота, да?

Конечно, я хотела, хоть и промолчала. Он так и понял. И все-таки рассказал.

Не такой уж он оказался избалованный весельчак, как мне поначалу казалось. Скорее грустный клоун, которого заставили играть роль веселого. И история про двух братьев, одинаково сильно влюбившихся в одну девушку, и ту девушку, которой было все равно, кого выбирать, и она выбрала более успешного, — тоже только на вид была похожа на сюжет для водевиля. Рассказанная вот так, спокойным ровным тоном, с парой шуток, но человеком, который только что за эту девушку схлопотал по морде, она оказалась самым печальным, что я слышала за последнее время.

— Понимаешь… мне влетело только за одно откровенное предложение, Даш. Только за то, что я спросил разрешения у брата попробовать начать все с Аллой с начала.

— Ты все еще ее любишь? — спросила я.

Виктор печально усмехнулся половиной рта, потрогал кончиками пальцев синяк под глазом и ответил:

— Не знаю. Честно. Хотелось пообщаться, чтобы понять это. Она ведь долгие годы оставалась для меня только мечтой, недоступной и запретной женой брата. Может быть, мы уже разные люди. А может — она моя вторая половина. Но если он так яростно реагирует даже на пороге развода, значит, не все у него остыло. А на пути у родного брата, Даш, я вставать не буду. И никому не советую к ним лезть.

— Тогда почему… — Я уже минуты три пыталась склеить края одного пельмешка, но они почему-то разлеплялись. Хотелось бросить все и расплакаться, но не при чужих же людях? — Почему он так упорно говорит, что свободен?

— Обида это. — Виктор положил аккуратный пельмень в рядочек на доску к его кургузым собратьям и тяжело встал, опираясь на стол. — Кто бы не обиделся, если любовь всей жизни пошла и вот так жестоко подала на развод? Но я думаю, они не разойдутся. Мне нужно жить дальше и похоронить эту мечту. Прости, что загрузил.

— Ничего…

Я отложила месиво из теста и мяса, отчаявшись придать ему нормальную форму.

— Богдан, наверное, тут еще с матерью останется, а ты в город ехала. Подбросить? — спросил Виктор.

— Да! — Я среагировала даже быстрее, чем он договорил. — Да, спасибо!

Но стоило нам выйти из дома, как мое решение отстраниться от Богдана и не мешать ему с Аллой разобраться самим разбилось вдребезги.

Во-первых, я снова его увидела — и глупенькое мое сердце, разбитое, усталое, измочаленное всеми прошлыми неудачами и все равно преисполненное надежд, сказало: «К черту! Мы тоже будем бороться за него!»

А во-вторых, Богдан так спокойно и уверенно сказал: «Садись в машину, тебя в офисе потеряли, небось», — что я направилась к его синему джипику даже раньше, чем сообразила, что делаю.

Потом только мозг подогнал объяснения, что совершенно не зазорно доехать до города с тем, с кем оттуда выехала, что Виктор мог и врать, что опухший нос Богдана говорит о том, что разборки были точно обоюдные.

А в тот момент я просто пошла и села в машину, вдохнула запах мужчины, которого мое тело без сомнений уже считало своим, и решила, что завтра я непременно все как следует обдумаю. Сегодня же у меня просто тяжелый день. Я девочка и не хочу ничего решать. Хочу кофе, платьице и Богдана.