волосам, все еще сомневаясь, что поступаю правильно, идя на поводу у ребенка. Если эта женщина каким-то образом связана с прошлым Чарли, то, возможно, она — моя последняя ниточка, последняя инстанция, куда я могу обратиться, чтобы спасти Шарлотту от участи бездомной и вместе с тем быть уверенной, что не навредила. С другой стороны, лицо у этой дамы такое, словно вместо зубочисток она использует детские косточки, даже в уголках глаз отпечаталась ненависть к судьбе и миру, так что возможно, самым правильным будет не спешить. Возможно. Но возможно, я все-таки слушаю голос своего эго, находясь под властью нереализованных инстинктов, подсознательно желая дать Чарли кров, если не стать полноценной матерью?

Когда женщина скрывается за углом, Чарли решительно тянет меня к выходу.

— А шевелить ногами быстрее вы не можете, миссис Вонка? — шипит она, снова, как и в нашу первую встречу, напоминая маленького дикого зверька.

— Кто это был, Чарли?

— Где?

— Дама, от которой мы бежим, — кто она?

Шарлотта кривится:

— Да так… Одна особа, с которой лучше не встречаться в темном переулке… Долгая история…

— У нас достаточно времени. Не волнуйся, я умею хранить секреты.

Чарли недоверчиво хмыкает:

— Ну да. Все так говорят. Никто за здорово живешь не признается в обратном… Но хорошо, я скажу, но только с двумя условиями. И вы поклянетесь, что их выполните.

— Какие условия? — осторожно уточняю я, зная, насколько коварными могут быть дети.

— Во-первых, что бы вы там себе не думали, ничего не делайте. Даже если вам будет казаться, что так вы мне поможете. Я знаю лучше, что для меня лучше. Понятно? Вы ничего не предпринимаете — это ясно?

— Твой тон обижает меня, Чарли, пожалуйста, выбирай выражения осторожнее, — мягко замечаю я, зная, что любые утверждения в стиле «не груби» будут восприняты в штыки: когда человек вынужден защищаться, глупо ожидать от него толерантности. — Хорошо. Я ничего не предпринимаю, предварительно не обсудив это с тобой. Второе условие?

— Сперва поклянитесь.

— Я клянусь, что ничего не предпринимаю, предварительно не обсудив это с тобой. Так что за второе условие?

— Секрет в обмен на секрет, миссис Вонка. Расскажите мне свой самый большой секрет.

— У меня нет секретов, милая, — улыбаюсь я. До чего же все-таки дерзкая девчонка!

— Неправильно! — Шарлотта одергивает меня, как директор — школьницу. — У всех есть. И не вздумайте мне снова лгать, я это сразу пойму. Я сходу въезжаю в такие штуки. Если соврете, я вам ничегошеньки не расскажу.

— Ладно, Чарли, давай только присядем, — я мягко толкаю ее в сторону свободного диванчика и пристраиваюсь рядом. — Знаешь, чего бы мне очень хотелось? Чтобы ты осталась на фабрике, но не потому что тебе предложили работу, а потому что захотела бы увидеть в нас всех семью, в которую мы с радостью тебя примем. Вот мой секрет. Ты чудесная девочка, Чарли, и если бы ты тоже захотела остаться с нами — это сделало бы меня очень счастливой, — нескладно признаюсь я, чувствуя волнение, как во время объяснения в любви. Не слишком ли я тороплю события? Но нет, не в первый раз я встречаю человека и знаю наперед, что эта встреча изменит все. Мне кажется, будто я была рядом с Чарли с самого ее рождения, будто всегда только и ждала, пока случайная цепь событий не сведет нас вместе.

Несколько мгновений Шарлотта раздувает ноздри, смотря вперед невидящим взглядом, а потом с шумом выдыхает воздух:

— У меня есть семья! Есть! Понятно вам?! А вы мне не нужны, не нужны!

Она внезапно начинает рыдать, захлебываясь словами «не нужны» в паузах между всхлипами, а потом словно какая-то сила кидает ее ко мне в объятия, и она безутешно обхватывает меня руками, как утопающий — обломок судна, все продолжая причитать это свое «не нужны».

И я понимаю, что я нужна. Что необходима.

========== Часть 17 ==========

После выматывающего шоппинга мы решаем заскочить в уютный итальянский ресторанчик по соседству, и там Шарлотта наконец приступает к своей истории. Она говорит коротко и сухо, так что кажется, что ее интересует лишь кусок пиццы в руке. Но эта нарочитая небрежность только укрепляет меня в мысли, что в сердце этой маленькой девочки зияет огромная рана, которая все еще кровоточит.

— У меня есть семья, я не соврала. Только родители уже мертвы. Уже почти три года как. Но это нормально, вы не думайте, что я собираюсь тут нюни распускать. Все люди умирают, все рано или поздно переживают смерть своих родителей. Только тут не как на контрольной: чем раньше отстреляешься, тем лучше, — тут наоборот все. Ну, вы поняли же, — да? Я вообще-то должна была вам рассказать про ту ужасную тетку, но если я начну с нее, вы начнете задавать вопросы. Еще перебивать станете. Я терпеть не могу, когда меня перебивают. Поэтому я начну с самого начала, чтобы уже никаких пояснений не делать. Наверное, я должна немного рассказать про своих родителей? Ну так, чтобы у вас возникло какое-то представление. Так вот, папа работал в компании, но только не в такой, где что-то производят. Хотя папа и говорил, что они производят стабильность. Но стабильность нельзя потрогать, так что я думаю, он так шутил. Люди, которые чего-то боялись, платили компании деньги, чтобы, если плохое все-таки произойдет, фирма бы сделала так, чтобы они будто бы ничего не потеряли, ну в деньгах, в смысле. «Возместить ущерб» это называется. А поскольку все плохое происходит не так уж часто, дела у них шли неплохо. Так папа говорил. Я, кажется, невнятно объяснила, ну да черт с ним… А мама… Мама носила очки с прямоугольными стеклами и любила зеленые яблоки. Такие, знаете, маленькие и кислючие, которые и есть-то невозможно. А она справлялась с ними на раз, не поморщившись даже. Закидывала в рот, как чипсы или крекеры. Добавляла в салаты, мясо, пироги… Даже в пиццу могла добавить, я не вру. Вот в такую, как эта. Зеленые яблоки нам с папой осточертели до тошноты — мы их не то что видеть, даже слышать их хруста не могли. Вот как они опротивели. А мама все равно их лопала за обе щеки. Но это лучше, чем если бы она так любила сосиски или бекон — папа был веганом, вряд ли бы это ему понравилось. А они и так все время ссорились. Иногда из-за меня, иногда нет. Я не знаю, в чем была причина их ссор: когда они начинали ругаться, то говорили: «не