Через три дня после разговора с Гастингсом они наткнулись на останки мальчишки, о котором он рассказал, двенадцатилетнего краснокожего, привязанного к деревьям.

Руки Рид стер до волдырей, и с терпением дела обстояли не лучше. Поездка ни к чему хорошему не привела. После того как они со Стэнтоном вернулись к обозу и пересказали предостережения Гастингса остальным, партия решила двигаться дальше, несмотря ни на что. Однако Патрик Брин и Франклин Грейвс, не одобрявшие этот маршрут с самого начала, жаловались на трудности всякому, кто согласится их слушать, а вскоре ту же песню подхватили Вольфингер, Шпитцер и остальные немцы. Следовало полагать, им просто не нравился Рид в должности капитана.

Тем не менее деваться Риду было некуда. Услышав новости о Лэнсфорде Гастингсе, Джордж Доннер разом забыл о былом бахвальстве. Попросту тупо глазел на Рида со Стэнтоном, слушая их рассказ, как будто не понимал в нем ни слова.

– Мы совершили страшную ошибку, – без обиняков сказал Рид. – Мы положились на этого человека, а он бросил нас. Обманул. Там, впереди, нас ждет гибель…

Но Доннер лишь покачал головой.

– Дорога отсюда к реке Гумбольдт ни мне, ни еще кому-либо из нас не известна. Наверное, надо бы повернуть назад, северным маршрутом пойти…

– Времени нет: осень скоро, – возразил Рид. – Если сейчас северным маршрутом пойдем, зиму придется пережидать в форте Холл.

Зимовка в форте Холл разорит большинство семейств окончательно и бесповоротно. Немногим из них хватит денег на жизнь до следующего сезона, когда цены в факториях задраны до небес. Фунт муки – полтора доллара, а семья запросто съест этот фунт в один день! При таких ценах половина обоза вымрет от голода, не дотянув до весны.

Дрожащий, вспотевший, Доннер отвернулся от них, наотрез отказываясь что-либо решать. И с тех пор, кроме родных, даже словом ни с кем не перемолвился. Убежденный, что Доннер дал слабину лишь временно, Рид уломал Стэнтона держать язык за зубами, а Джейкоб Доннер согласился держать братца подальше от посторонних глаз, и среди партии пошел слух, будто он захворал.

Поэтому-то возглавить обоз и пришлось ему, Риду. Дня не прошло, как лес обступил их так же, как группу Гастингса, а затем путь круто пошел на подъем. Поутру, на второй день его капитанства, одного из волов в упряжке угораздило захромать, и это окончательно вывело Рида из равновесия. В итоге он, не сдержавшись, сказал Кезебергу какую-то резкость, а подобному субъекту только дай повод, и дело вылилось в шумный скандал, завершившийся лишь после того, как Кезеберга, взявшегося за нож, утащили прочь силой.

Атмосфера в обозе час от часу накалялась: у каждого на душе кошки скребли. Охваченный ужасом при мысли, что их обоз застрянет в зарослях так же, как обоз Гастингса, Рид отправил вперед, на разведку, Уильяма Фостера с Уильямом Пайком, доводившихся друг другу свояками, а остальным велел валить лес. Еще предложил каждому сдать в общий котел все съестные припасы и впредь раздавать их по норме, но тут его живо заставили заткнуться, а кое-кто пригрозил вздернуть Рида на первом же суку, если он еще хоть раз заведет об этом речь.

После того как обоз остановился на ночь, в лес, пользуясь временем, оставшимся до темноты, пока охотиться не стало слишком опасно, одна за другой выдвинулись небольшие охотничьи партии. Свежего мяса осталось совсем немного, а забивать скот никто не желал, и потому все физически крепкие (и даже не слишком физически крепкие, вроде Люка Хэллорана) обладатели ружей отправились на поиски дичи.

Рид плелся в хвосте одного из отрядов, с Милтом Эллиотом и Джоном Снайдером во главе. Ружье оттягивало плечо, руки мучительно ныли, натруженные топором, а сам Рид до сих пор ломал голову над тем, что услышал накануне от Снайдера, специально ради этого последовавшего за ним в лес.

– Знаешь, Рид, что с тобой не так? Людей ты не понимаешь вообще.

– За тобой послушно пойдут только овцы. Остальные считают, что обойдутся и без тебя.

– Эти тебя слушать не будут, если заставить не сможешь.

Бродяга, без определенных занятий, двадцати пяти лет, Снайдер всю жизнь только и делал, что хулиганил да за коровами бегал с кнутом. Рид на пустом месте, из ничего, создал мебельный бизнес, а во время Войны Черного Ястреба водил роту в бой с сауками и кикапу.

И все-таки Снайдер был совершенно прав: людей Рид не понимал.

Солнце почти зашло, а охотникам до сих пор не попалось никакой живности, даже суслика или хоть одной куропатки, однако никто не осмеливался повысить голос, опасаясь спугнуть удачу. Со страхом вслушиваясь в праздную болтовню идущих впереди, Рид беспокоился все сильней и сильней: разговоры Снайдера с Эллиотом с каждой минутой внушали все меньше доверия. Зная, что Рид все слышит, Снайдер нарочно, жестокой забавы ради, дразнил его. Однако чего же он намеревался достичь вечером накануне? Предостеречь Рида? Припугнуть?

– Люди делятся на два сорта. На овец и тех, кто их режет. Гляди, не забудь, из каких я.

Да, если Снайдер что-либо и умел, так это заставлять людей делать, что ему требуется. Всего-то один взгляд из-под тяжелых век, одно движение могучей руки – и дело в шляпе.

Если б Рид мог повернуть время вспять, ни за что бы с ним связываться не стал. Тут он дал промах и теперь никак не мог выкинуть из головы руки Снайдера, и страх перед ними – огромными, грубыми, сильными – каким-то непостижимым образом превратился в неодолимое, болезненное влечение.