– Пустяки. Честно говоря, мне его даже жаль. Как Бриджер с ним обращался, как говорил о нем… будто о звере в зверинце. Мне сразу же вспомнилось…

Кровь в жилах потекла, запульсировала чуть быстрее. В эту минуту ему живо вспомнился тот давний вечер, когда отец Лидии, перебрав виски, отпустил шутку насчет подглядываний сквозь замочную скважину за дочерью, чтоб посмотреть, как та раздевается перед сном. Что могло бы напомнить об этом сейчас, сию минуту, Стэнтон даже не подозревал. Может, все дело в Бриджере, явно наслаждавшемся властью над пленником, глядя, как тот сидит на цепи в темном сарае и мало-помалу сходит с ума?

Мысль оказалась настолько мерзкой, настолько неотвязной, что Стэнтон на миг испугался, как бы она, точно зараза, не передалась и Мэри.

– Что стряслось? Что с вами? – спросила девушка.

Но прежде чем он успел придумать подходящий ответ, неподалеку раздался крик. Обернувшись, оба увидели Франклина Грейвса, бегущего к ним сквозь кусты, напролом. Первым делом он бросил взгляд на Стэнтона, однако тут же обратился к дочери:

– Я же велел не разговаривать с ним.

Под взглядом грозно нависшего над нею отца Мэри даже не дрогнула.

– А я тебе говорила, что он не сделал ничего дурного, – спокойно отвечала она. – Кроме того, его следует поблагодарить. Он ведь меня, позволь напомнить, от нападения спас.

Лицо Грейвса потемнело от гнева.

– Поверь мне, Мэри, от этого человека спасения лучше не принимать. А теперь неси хворост матери, она давно тебя ждет. Ступай, – добавил он, вскинув руку, будто собирается ударить дочь, но вместо этого грубо толкнул Мэри в сторону лагеря. – Живее!

Казалось, злость Стэнтона течет вниз тонкой струйкой, словно по лезвию ножа. Снова… снова отец, проникшийся к нему презрением, ненавистью – и, может быть, даже завистью!

– Не понимаю, чем мог заслужить подобную неприязнь к себе…

Но Грейвс оборвал его на полуслове:

– Чтоб я тебя радом с дочерью больше не видел, слышишь? Мне о тебе все известно. Я знаю, что ты натворил в Массачусетсе.

Массачусетс… это слово прозвучало подобно первому шипению пламени, готового вспыхнуть и поглотить Стэнтона в любую минуту.

Одно хорошо: Мэри уже далеко и ничего не услышит.

Грейвс зло улыбнулся.

– Вижу, ты понимаешь, о чем я. И врать да оправдываться даже не думай: со мной этот номер у тебя не пройдет. Джордж Доннер, видишь ли, знал отца той девушки. Той самой, которую ты обрюхатил и бросил. Доннер мне все рассказал: та девушка с собою покончила, а ты от позора сбежал.

Стэнтона словно ударили по лицу. Этой минуты он и боялся, и, может быть, ждал с тех самых пор, как обоз вышел из Спрингфилда. Иногда ему думалось, что мерзкие слухи последуют за ним хоть на край света. Возможно, эта жуткая в своей извращенности ложь будет тенью, тяжелым бременем тянуться за ним до скончания дней.

А впрочем… сам виноват. Знал ведь, что Доннер с Ноксом приятельствовали, однако по собственной воле бросился в бесконечный водоворот, словно бы задавшийся целью сберечь, сохранить его прошлое. Просто не ожидал, что Джордж Доннер расскажет кому-либо о Лидии. Ну а всей истории Доннер, конечно, не знал – знал только то, что услышал от Нокса, в чем и заключалось самое скверное.

Ободренный молчанием Стэнтона, Грейвс подступил к нему ближе. В ноздри ударила жаркая, влажная вонь гнили из его рта.

– И сколько же лет было той девочке, когда ты с ней так обошелся?

Как ни хотелось дать Грейвсу в морду, Стэнтон сдержался. Говорить он не мог. Застрявшие в горле, слова разрастались, пухли, грозя задушить. Дав Лидии тот самый обет, он давным-давно привык держать правду под спудом. Смолчал, когда все это произошло, и после молчал, какие бы мерзости ни сочиняли о нем массачусетские соседи.

– Выходит, даже отпираться не станешь? – На долю секунды Стэнтону показалось, будто рвущийся в драку Грейвс несколько разочарован. – Так вот: к Мэри близко больше не суйся. Нечего ей ломать себе жизнь ради мерзавца вроде тебя. Еще раз заговоришь с ней, я все, что о тебе знаю, ей расскажу.

Значит, еще не рассказал. И на том спасибо.

Похоже, милосердия иного рода в этом мире с каждым днем меньше и меньше.

Проложенный Гастингсом путь оказался сквернее некуда: один фургон меж деревьев с трудом пройдет. Следуя его тропой вдвоем с Ридом, мимо поваленных стволов да расщепленных пней, покачиваясь в седле в такт мерному шагу лошади, Стэнтон усердно старался выкинуть из головы все мысли о Мэри, о ссоре с Франклином Грейвсом и о покойной Лидии. А что? Может быть, Грейвс насчет него кругом прав. До идеального поклонника ему далеко. Много ли он смыслит в ухаживании за девицами? После Лидии он не мог пропустить ни одной молодой вдовицы или несчастной в браке жены и сам не понимал, сумеет ли когда-нибудь остановиться. Казалось, едва прекратишь снова и снова хоронить горе в новых романах, тут-то тебе и конец.

Вдобавок, богатства и процветания, угодного отцу Мэри, он ей, определенно, не обеспечит…

Как там подшучивала Левина Мерфи на пикнике насчет его одиночества? «Не надоело ли вам, мистер Стэнтон, в холостяках ходить?»

Она представить себе не могла, о чем говорит. Холостая жизнь выгрызла в сердце дыру. Порой Стэнтон всерьез опасался, как бы одиночество не опустошило его изнутри целиком, без остатка.

На первый ночлег остановились, как только солнце ушло за холмы. К удивлению Стэнтона, Рид вернулся из лесу с кроликом. Маленьким кроликом, тощим, однако – все-таки мясо.

– Где вы его отыскали? – спросил Стэнтон, пораженный тем, что Риду удалось хоть что-то добыть, да еще так быстро.

После форта Ларами дичь возле тропы сделалась редкостью. Даже здесь, среди густых лесов, почти не слышалось пения птиц. Вся эта пышная растительность казалась размалеванной декорацией, правдоподобным изображением жизни, созданным из опилок и краски.

Двумя рывками содрав с кролика шкурку, Рид блекло улыбнулся.

– Наверное, повезло. А вон за теми валунами нашелся также родник. Сейчас пристрою кролика над огнем и принесу воды лошадям.

Подозревавший, что у Рида имелись свои причины на время оставить обоз, Стэнтон поехал с ним не без опаски. Кто-кто, а он людей с двойным дном узнавал сразу, однако теперь, вдали от склок, сумел немного расслабиться.

Партию Гастингса они нагнали на следующий же день, держась петлявшей сквозь заросли просеки. Казалось, тропу прокладывали в изрядном подпитии: путь раз за разом упирался в пропасть. Стоя на краю очередного обрыва, Стэнтон увидел далеко внизу каньон, открывающий дорогу сквозь горы, однако спуститься вниз возможности не нашел.

Обоз предшественников застрял в зарослях намертво. Повсюду кипела работа: одни, орудуя топорами, расчищали путь, другие погоняли волов, оттаскивавших с дороги поваленные деревья. Вереница фургонов закупорила просеку, точно пробка бутылку. Тут новоприбывшим бросилась в глаза кое-какая странность: отчего вокруг так мало женщин и вовсе не видно детей? Отчего не горят костры, отчего никто не занят стряпней или стиркой? Отчего вон там, на скальных выступах, стоят двое караульных с ружьями на локте? «Возможно, – подумал Стэнтон, – индейцы их по пути беспокоили».