— И?…

— И всё, что было найдено в мастерской — вот этот вот тубус, никаких финальных чертежей! — Микулич стукнул по названному предмету, тот упал, крышка его разлетелась на две части, и на полу оказался небольшой кусочек металла с неровным осколком коричневого камня.

— Стоп! — жестом Алекс остановил секретаря, кинувшегося восстанавливать ущерб. — Ты видел, откуда он выпал?

— Вроде из тубуса… Мусор какой-то, случайно попал. Сейчас выкину.

— Нет, друг ты мой, это не мусор… — Верещагин выудил из кармана деревянную коробочку, открыл её, потом осторожно бумажной салфеткой поднял предмет и сунул его в коробку. — Стазисный бокс, — пояснил он. — Это, дорогой мой Ярослав Всеволодович, подслушивающее устройство. Где, ты говоришь, лежал этот тубус?

Адвокатская контора мэтра Лямпе находилась в особом, весьма специфическом квартале Москвы, ограниченном Большой Никитской, Хлыновым тупиком и Вознесенским переулком. Именно здесь располагались шесть юридических корпораций, словно губка, вобравшие в себя всех адвокатов, нотариусов, мелких стряпчих, приставов и прочую публику, зарабатывающую на кусок хлеба толкованием и использованием законом Царства Русь. Шесть величественных зданий, построенных в классическом, разумеется, стиле, обрамляли крохотную площадь, куда не было хода ни одному постороннему, не являющемуся членом корпорации. А стать им было очень и очень непросто: помимо окончания университетского курса, претендент должен был прослушать десяток лекций, читаемых старейшинами и приглашёнными светилами юриспруденции, принять участие в шести процессах в качестве секретаря суда, по году прослужить помощником судебного обвинителя и судебного защитника и, наконец, дать шесть обедов для полноправных членов корпорации, господ поверенных в делах.

Найдя взглядом нужный ему герб между колоннами — белого оленя с золотыми рогами на лазурном фоне — инспектор Никонов без нужды поправил воротник рубашки и решительно потянул на себя входную дверь. За нею обнаружился просторный холл, освещённый лишь светом, проникающим через оконные витражи, и оттого полутёмный и прохладный. С витражей на незваного гостя с неодобрением взирали великие старцы прошлого — щурился царь Соломон, грыз кончик гусиного пера Гуго Гроций, разворачивал свиток Ди Женьчжи, хитро улыбался в усы Фёдор Никифорович Плевако.

— К мэтру Лямпе, — сообщил Никонов дежурному служителю в чёрной ливрее с красными галунами.

— Минуту, вас проводят, — ответил тот и сделал знак юноше, так же одетому в чёрное, но уже без всяких украшений.

Длинный коридор вёл в глубину здания. Откуда-то справа тянуло запахом жареного мяса и пряностей, слева гулко и неразборчиво звучал мужской голос.

— Это мэтр Кривицкий репетирует речь, — пояснил молодой человек. — У него завтра процесс, он любит речь перед зеркалом прогнать, там у нас специальный зал, с акустикой.

Коридор поворачивал налево. Через несколько шагов провожатый остановился возле двери, на которой была табличка «Лямпе Николай Илларионович, поверенный в делах», и открыл её.

Адвокат оказался высоким, худым — не поджарым и спортивным, а именно худым, даже тощим, — с шапкой седых волос и очень светлыми глазами. В первую минуту они показались Глебу жёлтыми, потом серыми, потом он забыл о цвете, потому что мэтр Лямпе заговорил.

«Вот тьма, — растерянно подумал инспектор. — Почему же меня никто не предупредил, что у него такой голос? Я даже не понимаю, что он говорит, лишь бы не переставал…»

Адвокат усмехнулся:

— Простите, не мог удержаться от наглядной демонстрации дара. Много поколений назад в числе моих предков оказалась сирена, это порой проявляется.

— А это законно?

— Ну, поверьте, я не использую голос в судебных заседаниях. Иногда во время бесед с клиентами… Или на допросе, я ведь немало сотрудничаю с вашим ведомством.

— Понятно… — Никонов потёр лоб. — Итак, Николай Илларионович, я к вам по делу.

— Присаживайтесь, — адвокат повёл рукой в сторону большого кожаного дивана, имевшего какой-то строгий, офисный вид, то ли из-за высокой деревянной спинки с полочкой, то ли из-за многочисленных бумажных папок, стопками на этой полочке лежавших. — Слушаю вас.

— Скажите, имя Оскар Мейзенштольм вам знакомо?

— Хм… Неожиданно, я-то ждал приглашения к участию в допросе. Да. Оскар — мой хороший друг. Мы ещё в школе вместе учились. Почему вы спрашиваете?

— С прискорбием должен сообщить, что Оскар и его жена Елена были найдены мёртвыми. Я веду расследование…

— Вот как… — лицо адвоката осунулось и как-то сразу постарело.

Он откинулся на спинку дивана, глядя куда-то в неведомые дали и машинально потирая пальцем левую бровь. Никонов не мешал ему. Через несколько минут мэтр Лямпе встал, молча прошел в дальний угол, отодвинул висящий на стене пейзажик и открыл сейф. Краем глаза Глеб успел заметить там несколько папок, какие-то коробки, пару кожаных мешочков… Заметил — и отвёл взгляд. Нехорошо.

Вернулся мэтр с несколькими листами бумаги в руках, сел и протянул их инспектору.

— Завещания Оскара и Елены. Именно для этого мы и встречались дважды. В первый раз оговорили условия, второй раз они подписали составленные документы.

— И… что здесь? — спросил Никонов, не спеша заглянуть в бумаги.

— Если совсем коротко, то вне зависимости от того, кто умрёт первым, половина денег, находящихся на банковском счету супругов, а также принадлежащая им сеть антикварных магазинов и коллекция произведений искусства, завещаны сыновьям Елены от первого брака.

Инспектор неинтеллигентно присвистнул.

— Ничего себе!.. Постойте, если им оставлена половина денег, то есть и другие наследники?

— Есть… — Адвокат поморщился. — Это было одной из причин, почему они приехали в Москву. Оскар хотел, чтобы завещание составил я. В противном случае… Видите ли, до брака с Еленой он женат не был, и согласно прошлому распоряжению, всё получала племянница Оскара, дочь его старшей сестры. Племянницу я не видел, она родилась уже в Новом свете, а вот с Рузанной, её матерью, был знаком.

— И?

— Ну, если будет хоть минимальная возможность оспорить завещание, она это сделает, — мэтр потянул к себе листы. — Давайте скопирую?

— Буду признателен…

Услышав новости, Алекс забыл и об архитекторе, и о подслушивающем устройстве, вообще обо всём.

— Ты врёшь! — прохрипел он. Стакан холодной воды вырос перед ним, и возможность говорить вроде бы вернулась. — Какое, к псам, завещание?

Вместо ответа инспектор протянул магическую копию документа. Верещагин схватил её и вчитался.

— Извини, друг, но я в данном случае всего лишь гонец, принесший плохую весть, — сочувственно сказал Глеб.

— Почему плохую-то? — не выдержал Макс.

Глаза юноши горели. Ему очень хотелось рассказать об университете, но тут явно обсуждались дела поважнее. Суржиков легонько стукнул его по затылку:

— А ты подумай!

— Ну, деньги, и их много — так они лишними не бывают. И антиквариат, это интересно! — рассуждал Макс. — Магазины уже есть, работают, и какие-то продавцы там есть, так ведь? Значит, дело поставлено, раз хозяева уехали так надолго.

— Слушай, а