не впадая в теорию сверхчеловека, после краха экзистенциальной картины мира в деградирующем социализме, было чем-то таким, что пытались сделать англичане сразу после войны, для кого новым духовным отцом был бы артистический сверхчеловек, подобный доктору Ривзу из «Вопроса жизни и смерти» Пауэлла и Прессбургера. Понятно, что мы — не джентльменская страна, и никогда ею не были, но во времена, когда больше не осталось джентльменских стран, ни одна страна не могла предоставить более прочное основание морали, чем то, что уже было опровергнуто атеистическим экзистенциализмом — светская мораль буржуазии, основанная на ценностях среднего класса. Возможно ли какое-то приложение этой светской морали в начале XXI века, со всей разочарованностью молодого поколения, заброшенного в период отцеубийства и всего, что мы пережили, на каких-либо реальных основаниях после того, как они были proved иллюзорными с распадом четвертой четверти, или здесь требуется более сильная форма трансцендентной веры, пока трудно скзаать, но одно понятно: какая-либо форма трансцендентной веры будет ТАК ЖЕ базироваться на отрицании отцеубийства, как и светская мораль, а такая антропологическая единица, которую она принесет, будет во многом сходна с образом классического прежнего джентльменства. Единственное, чего не понимает Михалков во всем этом поиске, иначе он бы вставил эту тему в картину, где он постарался изложить всю свою жизненную философию, это что основание морали находится в поражении. Русские люди у него идут на смерть из чувства поруганной чести или патриотизма, но в итоге они все равно побеждают, потому что Бог — на их стороне, и случайная цепочка обстоятельств приводит к тому, что прямо по ходу безрассудной атаки с деревянными палками цитадель взлетает на воздух сама собой. Интересно, возможно ли в стране, победившей фашизм, вообще это понимание поражения, или мы всегда будем попадать в компанию к американцам, а не к англичанам. И здесь не оказывается ли он в одной компании с теми большими людьми, с которыми он не хотел бы оказываться как русский человек. Сколько бы он ни показывал, что Вагнер горит, ничто не может закрыть от нас понимание того, что Михалков делает супер-фильм. В этом смысле он не может не обнаруживать своего сходства со Сталиным, но так как он принадлежит к фотографической среде, не до конца еще разочарован в послевоенном гуманизме, он не знает еще, что с этим делать, как им справиться со Сталиным в себе и с Вагнером в себе, кроме как вдавив себя в землю, в русскую почвенную землю, но это, как он хорошо понимает, приблизит его к тем маленьким людям, чье слабое основание морали привело уже со всей очевидностью к духовной деградации. Неспособность достичь величия растоптала интеллигента в мерзкое, ползучее существо, которое не имеет никакого отношения к подлинной humility русского народа, выраженного в крестьянстве или других образах; возможно, поэтому в этой среде так принято отгораживаться от «народа».

Кризис духовности объясняется очень просто: в России не любят великих людей. В России хотят, чтобы они были такими же маленькими, решающими проблему морали, секса и прочего, что встало, на своем уровне. Это все происходит от Достоевского, который дал посредственности и ничтожеству прекрасное обоснование, чтобы гнобить величие и высокую мораль, даже если сам он не достигает морали выше плинтуса; а так как величие — это путь к морали и humility, не стоит удивляться, что большинство из людей, ругающих Никиту Михалкова, не поднялись и близко на ту же высоту в плане этики, как он. Даже на это маленькие люди стремятся убедить себя в том, что человек способен в искусстве скрыться до высот этики, оставаясь при этом законченным негодяем, хотя, конечно, понятно, что это глупость, и так же, как Михалкову не удалось бы скрыться в своем фильме, будь он таким человеком, как о нем говорят, он проявил себя с наилучшей стороны, будучи таким человеком, о котором те не имеют понятия, — великим человеком. Понятно, что это происходит потому, что маленькие люди, не художники, не имеют ни малейшего представления ни о психологии творчества, ни о психологии его — то есть, своего собственного — восприятия. Похоже, что Михалков опередил свое время в том, как оценивать его по достоинству будут люди, конгениальные его картине в своем величии.

Эти фильмы как сообщающиеся сосуды, состоящие оба из величия и humility, переливаются в зависимости от раздвоения автора как режиссера и исполнителя главной роли.

3 ФЕВРАЛЯ: днем решил прервать работу и поехать на «ОЗОН» забрать три заказа с философскими книгами, перед этим написал смс Лилии впервые с лета, и предложил ей встретиться, так как был рядом с ее домом. Перед выходом вспоминал Костю в бахилах, выйдя из лифта на первом этаже, увидел мальчика в бахиле на одной ноге и с костылем — подвернул ногу в школе на физкультуре. Уже в метро получил ответ: «Я там больше не живу, я вышла замуж».

Интернет-центр на Кузнецком не работал, полетел провайдер, на обратном пути купил чебуреки с сыром и другие изделия в новом хлебном ларьке у нас на круге — оказалась дрянь. В Интернет-кафе «Эпицентр» не просидел и 15 минут — ничего не было. Вечером пересматривал «Чёрный нарцисс» — это было начало работы над первой главой.

ДОМ НА БЛЮ-РЭЙ — НАЧАЛО ФЕВРАЛЯ

Погодин в аудиокомментарии раскрывается во всем своем характере. Главное, когда именно он появился. Это комментарий по существу, не настроенный на доверительную беседу, иногда с чтением по бумаге, но оттого — лишь более подготовленный, не выпадающий из текста. Плотность времени увеличивается. Раздает сестрам по серьгам всем задействованным в фильме и критикует всех, кто отказался в нем сниматься или плохо говорил о нем. Признание ошибок, оправдание и новые ошибки уже в самом комментарии. Мы обедали в ресторане, я купил коллекцию Кубрика и принес ему показать, он мне подарил «Дом» на Blu-Ray.

ФАУСТ — 9 ФЕВРАЛЯ

10 сентября на закрытии Венецианского фестиваля председатель жюри Даррен Аронофски объявил, что фильм, получивший гран-при, был выбран единогласно — и это «Фауст» российского режиссера Александра Сокурова. Аронофски отдал алаверды: сценарист Юрий Арабов входил в состав жюри в 2008-м, когда главный приз был вручен «Рестлеру». Сокуров снимает так, словно хочет показать нам, что из него выходит при кашле, понятно, что его туберкулезные фильмы пришлись ко двору в эпоху всеобщего заболевания.

Когда появились первые сообщения, что Сокуров поставит «Фауста» в Европе с европейскими специалистами, в воображении безотносительно рисовались чертоги экспрессионизма. Вместо этого мы получили обычную сокуровскую мокроту,