Ощущение в России, что Нансен был в кармане у СССР, со временем набирало силу и распространялось не только в кругах АРА. Один американский квакер заметил в октябре 1922 года, что Нансен «не был в такой благосклонности у других Благотворительных организаций, как раньше. Похоже, что он играл с советскими чиновниками гораздо больше, чем некоторые из них считали разумным, и поэтому они как бы перестали поддерживать его».

Неудивительно, что Нансен оказался любимцем советской прессы. Это произошло не просто потому, что он подписал такое щедрое соглашение, но и потому, что он возглавлял миссию, не спонсируемую ни одной страной, что делало его более приемлемым объектом благодарности. Сам Нансен был интернационалистом, а для большевиков это была единственная терпимая форма некоммунизма. Кроме того, он долгое время был хорошо известной фигурой среди образованных россиян — с 1898 года он был почетным членом Российской академии наук — факт, который придавал определенную достоверность восторженному отношению к нему в советской прессе, где миссия Нансена возвышалась над миссией АРА.

В конце концов, вклад Нансена в помощь России составил несколько миллионов долларов. Люди АРА, дислоцированные в тех местах, где действовала его миссия, свидетельствовали о том, что она не выполнила своих амбициозных обещаний, поддавшись «дефициту продуктов» — за заметным исключением Самары, где американцы эффективно работали совместно с его командой шведских спасателей. Хаскелл имел в виду Нансена, когда писал Брауну в Лондон 14 декабря 1921 года: «Совершенно очевидно, что, как обычно, все изменения, кроме американских, которые делаются, настолько тщательно искажены [яг] горячим воздухом, чтобы он был довольно разреженным».

Хаскелл писал во время первого из двух продолжительных туров Нансена по России — второе состоялось в январе 1923 года, — которые вызвали большой официальный ажиотаж. Он сообщает, что первый визит Нансена в зону массового голода в начале декабря 1921 года был отмечен общественным празднованием в Самаре, где он был «принят духовыми оркестрами и большой демонстрацией, произнес много речей в течение дня и был устроен банкет. Я не знаю, многого ли Нансен добился на самом деле, но он, безусловно, популярен в России, и от него ждут великих свершений. Я не могу воздать ему должное за то, что он позволил им устроить ему банкет в таком голодающем сообществе, как Самара».

Слух о празднике дошел до Уфы, где Дэвенпорт сделал паузу, чтобы оценить значение шумного приема Нансена на Волге: «духовой оркестр, автомобильный парад, публичный банкет, речи и т.д. наши машины перевозят официальных лиц из розыска, гром аплодисментов и всеобщее признание в честь Нансена, который, насколько я знаю, ничего не делал, кроме как произносил речи. Довольно трагично думать — в АРА нет духовых оркестров».

Фермер Мерфи был очевидцем этого первого акта «расцвета Нансена». Однажды вечером он был в зале Большого театра, ожидая начала представления, когда кто-то поднялся и указал на Нансена в царской ложе в глубине зала. Публика начала хлопать, и Нансен встал и ответил на аплодисменты, которые продолжались минуту или две. Мерфи чувствовал, что момент был заранее подготовлен, хотя и признавал, что Нансен был признанной фигурой и его бы приветствовали в любом случае. Рядом с Нансеном сидел Эйдук. Хаскелл наблюдал за происходящим из ложи рядом со сценой, не получив одобрения.

Мерфи говорит, что вскоре после начала миссии АРА «Правда» опубликовала статью, в которой говорилось, что американцы многого не добились и что более ценную работу проделали помощники Нансена. В качестве сотрудника по связям с общественностью АРА Мерфи расспрашивал большевистских чиновников, как такое заявление попало в печать: «лучшее мнение, которое я смог получить, это то, что это была всего лишь глупость».

Ближе к концу декабря Всероссийский съезд Советов воздал дань уважения Нансену и сделал его почетным членом Московского совета. Эти события получили широкое освещение в газетах в то же время, когда АРА фактически игнорировалась — это накануне голосования в Конгрессе США о выделении 20 миллионов долларов на помощь России. Голдер едва мог сдержать свое разочарование:

В каком-то уголке газеты что-то говорилось о вотуме благодарности в нашу пользу. Однако Нансен почти ничего не делает, а АРА делает очень много. Конечно, Нансен работает через Совет, а мы нет. ... Осмелюсь сказать, что нигде в Европе наш народ не претерпел столько унижений и его так мало ценили, как здесь. Если бы не понимание того факта, что честь АРА и Гувера неразрывно связана с этой работой, многие из наших людей не остались бы здесь.

Нансен встал из-за банкетного стола и покинул Россию, и все успокоилось. По крайней мере, так продолжалось до 12 марта 1922 года, когда Троцкий выступил на собрании Московского совета. Митчелл передал Лондону суть ключевого момента речи в том виде, в каком она была интерпретирована для него. Сообщается, что Троцкий заявил:

«Мы благодарны АРА, которые сделали и делают в двадцать раз больше для борьбы с голодом, чем кто-либо другой, но мы еще более благодарны Нансену, а почему это так? Это потому, что Нансен ничего не рассчитывает получить от России! Но мы не знаем, что АРА хочет получить от России».

Судя по стенограмме речи, опубликованной в 1990-х годах, Троцкий выразил свое двойственное отношение к щедрости «Великой республики за океаном» скорее более рефлексивно, но Гудрич, который сидел в аудитории во время выступления Троцкого, назвал речь «оскорблением для каждого порядочного американца». Голдер, услышавший об этом от Гудрича, чувствовал то же самое:

По той или иной причине официальной политикой правительства, похоже, является выдергивание перьев из американского орла, возможно, в надежде заставить его что-то сказать. Один человек хвалит АРА, в то время как другой задает вопросы и подозревает какие-то мотивы. Всякий раз, когда в адрес АРА говорят хорошее слово, рядом упоминается имя Нансена, и АРА выглядит бледно. Тем не менее, АРА выполняет хорошую работу и справится с голодом и сдержит его.

Две недели спустя что-то заставило Голдера снова развести руками в связи с «намеками на то, что благотворительная работа, которую проводит АРА, продиктована эгоистичными мотивами, похвалами, которыми постоянно осыпают Нансена, который почти ничего не делает, и проклятиями, которые получает АРА».

Визит Нансена в Россию в январе 1923 года вызвал новую волну официальных торжеств и дальнейшее недовольство в АРА. Американцам в московской штаб-квартире показалось, что на этот раз Советы пойдут на все, чтобы втереться в доверие. Голдер выразил протест Карлу Радеку по поводу «оскорбительных сравнений», проводимых между Нансеном и АРА, которые, по его словам, были прямым оскорблением американских работников гуманитарной помощи.

Дело не в том, что люди из АРА не любили Нансена лично. Как личность он был, по словам всех, кто сталкивался