— Мам, чего ты мужиков дергаешь, пусть сидят, ты же потом все равно бате расскажешь.

Ага, только вряд ли все, о чем я тебе поведаю.

Мать посмотрела на меня, потом перевела взгляд на дядю Толю с отцом, прищурилась, явно не зная, что предпринять. Было видно, что ей не терпелось поговорить со мной, но и мужчин оставлять одних, тоже не хотелось. Чуйка сработала моментально, но любопытство перевесило, и она, погрозив бате пальцем, потащила меня на улицу.

Выйдя на свежий воздух, поплелся к беседке. Чем ближе становился момент разговора, тем больше я нервничал.

Может, зря я это все затеял? Соврать, что взяли в конкурирующую фирму с бОльшим окладом и повышением в должности?

Нет, нельзя. Кем я после этого буду? Да и дневник прабабки позарез нужен.

— Стас, что происходит? — взволнованно произнесла мать, заметив, как я напрягся.

— Кое-что, что я должен тебе рассказать.

— Ну, так чего молчишь? — поторопила родительница.

— Давай хоть сядем, не стоя же разговаривать.

Мама в нетерпении закатила глаза и опустилась на скамью.

Я же потоптался на месте и сел напротив, не зная с чего начать.

— Долго мне еще ждать, Стас? Что с тобой сынок? Ты поделись, легче станет, а то на тебе лица нет.

— Ой, мама, не знаю, станет ли легче, но от разговора все равно никуда не деться, — набрал в грудь побольше воздуха, — меня берут в ДМБ. Ты же знаешь, что такое ДМБ?

Глаза матери округлились, рука взметнулась вверх, прикрывая рот, не давая вырваться из него отчаянному крику.

— Нет, нет, нет, — прошептала она, — Господи, за что? Только не это! Стасик, миленький, скажи пожалуйста, что ты остался обычным человеком, а не превратился в проклятого колдуна?

Вот и все. Вот и открылось отношение матери к происходящему.

Криво усмехнулся.

— Я все тот же Стас, каким был раньше, за одним маленьким исключением...

— Не продолжай, — поджала губы мать, — это все бабкино наследие. Чертова ведьма! Сыну жизнь испортила, теперь тебя обратить на свою сторону решила. Даже после смерти угомониться не может.

Никогда я еще не видел мать такой отчаявшейся, нуждающейся в утешении и одновременно разочарованной. Это я понял, когда заметил взгляд, направленный в мою сторону.

Хотел обнять, но она не позволила, отшатнулась, словно я какой-то монстр из страшилок.

— Что с тобой не так, женщина? — хотелось крикнуть мне, но я промолчал, — Ты меня родила, воспитала, любила и заботилась. Неужели в один миг материнские чувства могли исчезнуть? Так не бывает. Не должно быть. Из-за чего?

Ладно бы она не знала, что подобное возможно, но ведь знала, всю жизнь знала и могла предполагать, что я или мои дети унаследуют ведьмовской дар.

Было обидно и горько, но я не стал показывать эмоции.

— Когда это случилось? — глухо спросила мать.

— Сразу после аварии.

— И ты молчал?

— Лучше бы вообще не говорил, чтобы не видеть твоей реакции.

В глазах матери мелькнуло раскаяние, через секунду сменившееся арктическим холодом.

— Что, теперь со всякими уродами якшаться будешь?

Это она сейчас намекает на нелюдей?

— Не думал, что ты расистка, мама.

— Это не расизм. Я прекрасно отношусь к представителям любой национальности, но те, про кого ты говоришь, НЕ ЛЮДИ!

— Этот факт не меняет того, что они живут среди нас, так же дышат, ходят по земле, любят, страдают. Не вижу, в чем отличие?

— Значит, у тебя близорукость, — съязвила мать.

Уже хоть что-то. Все лучше, чем страх или ненависть. Если начала ехидничать, значит со временем успокоится, пусть не поймет до конца, но примет таким, какой есть.

— Я понимаю, что тебе сложно все это осознать, но пойми и меня. Ничего уже не изменить.

— Сложно? — покачала головой мать, — Твой дед до самой смерти глаз с меня не спускал, боялся, что во мне начнет прорастать ведьмовское семя. Я тоже боялась. Каждый день молилась Господу, чтобы сберег, не позволил коснуться меня этой мерзости. Тебя вон, в детстве в церковь водила. Не стоило Сергея слушать, нужно было тебя туда каждый день таскать и вымаливать, что бы подобная гниль обошла стороной нашу семью. Расслабилась, опустила руки, думала, пронесла нелегкая, а вот погляди-ка, как вышло. Не нужно было тебя рожать, ох не нужно.

Меня пробил озноб от последних произнесенных слов.

— Ну, спасибо, мама, — процедил сквозь зубы, — Чего ты тогда о внуках радеешь, если так боишься прабабкиного дара?

— Не дар это, проклятие, а внуки, чем больше, тем лучше. Может, хоть один из них нормальным человеком уродится.

— Не ожидал от тебя, мама. Честно, не ожидал.

— Я вот тоже не ожидала, что так получится. Ты не подумай, Стас, я не стала тебя меньше любить. Ты мой сын и всегда им будешь, только дай мне время смириться, что мой ребенок перестал быть человеком.

— Вообще-то, я человек — ни вампир, ни оборотень, ни гуль... Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнул через левое плечо.

— Думаешь колдуном быть лучше?

— Я пока ничего не думаю, так как еще мало что понимаю. Вот когда разберусь, тогда посмотрим. Мама, мне дневник Ирины Петровны нужен. Он у тебя? Ты его сохранила?

— Не дам! — резко ответила родительница, глядя на меня исподлобья, — Нечего тебе читать эту ересь.

Эх, вот как убедить упрямую женщину?

— Ты пойми, ее записи помогут мне быстрее сориентироваться в новом мире.

— Не нужно тебе там ориентироваться, и в ДМБ работать тоже не нужно. Без тебя обойдутся. Забудь о том, что у тебя есть дар, живи как обычный человек, не лезь к этой заразе. Испачкаешься, потом не отмоешься.

— Да, мама, похоже дед в детстве тебе мозги хорошо прополоскал. Я понимаю, он был зол и обижен на свою мать, но ты-то, должна была понять мотивы его поведения, особенно когда выросла.

— Все я прекрасно поняла и очень боялась стать такой же бездушной тварью, как твоя прабабка.

Устало потер виски. Нет, такими темпами мы ни до чего не договоримся.

— Я не знаю, какой она была, и ты не знаешь, потому как лично с ней не встречалась. Так что, давай не будем говорить о Ирине Петровне. О мертвых или хорошо, или никак, а дневник