В Судебной службе Лондона, где я работал врачом-консультантом, мы каждую пятницу в 10:00 встречались по поводу пациентов. Большинство стажеров и медсестер собирались, чтобы пройтись по списку находящихся в стационаре больных и определить, кто из тех, кого в ближайшее время собирались выписать, может быть опасен. После этого мы изучали карты тех, кого к нам направляли. В неделю у нас было от одного до восьми новых пациентов.

Случай Джона Брукса ничем не выделялся. У него явно был психоз, однако он не был агрессивным и уже начал лечиться. Тюрьма Уормвуд-Скрабс, где он сидел за убийство, хотела, чтобы мы определили, нужно ли перевести его в больницу для судебно-психиатрической оценки.

В Великобритании, как и в странах Северной Европы, относительно просто перевезти заключенного в больницу, если есть такая необходимость. Даже осужденного можно направить в лечебное учреждение, однако приговор остается в силе, и его могут перевести обратно в тюрьму. В США все совсем иначе. Там заключенный может попасть в психиатрическую больницу только в том случае, если во время судебного разбирательства его признают невменяемым. Это значит, что среди двух миллионов осужденных немало психически нездоровых людей. Во многих других частях света психиатрическое лечение психически нездоровых преступников считается роскошью цивилизованного общества. Средства на него не выделяются в связи с иными приоритетами.

У меня как раз была запланирована поездка в Уормвуд-Скрабс, и я решил пропустить собрание на этой неделе. Был август 2013 года, и я ехал по А40, слушая парламентские дебаты о военной интервенции в Сирию. Затем я включил CD, но плохая запись концерта Джона Колтрейна меня рассердила, поэтому дальше следовал в тишине. Я выехал из Уайт-Сити, проехал мимо больницы Хаммерсмит и направился к Уормвуд-Скрабс, викторианской тюрьме из красного кирпича, где находилось более 1200 заключенных.

Я оставил автомобиль на парковке, усыпанной гравием, а затем направился к входу для посетителей. Тюрьмы знают, как заставить даже официальных гостей чувствовать себя не в своей тарелке, и персонал Уормвуд-Скрабс был известен своей недружелюбностью, в том числе к тем, кто приехал по их просьбе. Добавьте к этому запах пота, мусора, тюремной еды и хлорки, от которого появляется желание принять душ, как только вы выйдете оттуда.

Я прошел через рамочный металлодетектор и, чтобы не возвращаться к машине, оставил у охраны любимую ручку «Ротринг» со стержнем 0,3 миллиметра, поскольку проносить две ручки запрещалось.

Сопровождающий довел меня до крыла Б. Мы шли подальше от окон камер, чтобы в нас не попали окурки, объедки и пакеты с экскрементами. Мне напомнили смотреть влево, чтобы в глаза ничего не прилетело.

Я ждал в комнате для допросов и оторвал взгляд от бумаг, когда привели Джонатана Брукса. Ему было около 20 лет, и у него была степень магистра. Он, одетый в тюремный комбинезон, шел медленно и, похоже, был напуган. Когда мы только заговорили, заключенный казался подавленным и отвечал тихо, однако затем немного раскрепостился.

Задав несколько вопросов о жизни в тюрьме, а именно питании, упражнениях и свиданиях, я спросил о его биографии. Брукс сказал, что его отец Пол служил на Королевском флоте. Он жил в Саутгемптоне, но часто ездил в США в Аннаполис, Ньюпорт и Бостон.

Опрос шел мучительно долго, поскольку мне приходилось вытаскивать из преступника каждое слово.

Я прочистил горло и начал:

– Я хочу узнать о вашей семье. Расскажите о своем отце и о том, где он работает.

– Я потерял отца, – сказал он.

– Когда это произошло?

– В этом году.

Он отвечал кратко и никогда не вдавался в подробности.

– Вы с ним ладили?

Он покачал головой.

– Я не очень хорошо его знал. Мы не ладили.

Я продолжил задавать вопросы, и, когда он стал немного более раскрепощенным, мне удалось узнать, что его мать Вероника умерла в 51 год. Она работала в столовой местной начальной школы.

– Моя сестра Энн работает помощником юриста.

– Она тоже жила с матерью? – спросил я.

– Она стала жить отдельно, прежде чем все это произошло.

Я кивнул, довольный тем, что лед тронулся.

– Расскажите о своем образовании. Как вы чувствовали себя в школе?

– В школе было нормально. У меня было не так много друзей.

– Что вы делали после школы? Учились или работали?

– Я поступил в Университет Халла на экономический факультет.

– Вы хорошо учились?

Он пожал плечами.

– Нормально.

Я продолжил.

С большим трудом Джонатан поступил в магистратуру в Университет Англия Раскин, но его отец умер в конце первого семестра. В Кембридже он жил в общежитии и, похоже, мало с кем общался. Он окончил магистратуру и вернулся домой к матери и сестре. Там юноша начал искать работу и надеялся попасть в программу стажировки в области информационных технологий или финансов.

Джонатан пошел на собеседование на должность стажера-бухгалтера, но, по его словам, насторожился, когда его попросили снять куртку. Брукс сказал, что после опроса его представили другому кандидату в приемной, которого он посчитал подозрительным. Он решил, что второй кандидат пытался «выудить информацию» из него. По его мнению, в той ситуации было «что-то странное».