— Скажите, а что с больным? — спросила она уже без прежней деликатности.

Анатолий, которого, казалось, оскорбили в лучших чувствах, произнес что-то по латыни и, помолчав, перешел на родной язык:

— Основываясь на результатах проведенного обследования, я должен исключить у больного диагноз силикоза. Диффлициальный диагноз болезни опирается на…

— Тебе было сказано — не треплись! — сурово оборвал Василий, пользуясь правом старшего брата, но Толя не сдавался:

— Чтобы полностью исключить возможность силикоза, необходимы рентгеновское обследование и проведение функциональных проб легких. Это возможно будет сделать в Москве. Сейчас у больного налицо алиментарная недостаточность, авитаминоз и дистония. Это от недоедания и перегрузок.

Через несколько лет Иголкин понял, что человек очень мало знает о действительной опасности грозящих ему болезней, но всегда страшится названий, или, наоборот, успокаивается, сочтя название не грозным. Слова «алиментарная недостаточность», «авитаминоз» и «дистония», которые воспринимались через «недоедание» и «перегрузки», убаюкали Татьяну.

— Доктор, большое спасибо! Теперь я вижу, что у Васи нет ничего страшного!

Но Анатолию нужна была другая благодарность. Не надеясь на одобрение брата, он заговорил, обращаясь к его милой и любезной соседке и рассчитывая на дальнейшее внимание:

— Функциональные пробы легких — это…

Глаза у Татьяны стали такие же скорбные, как и у Василия, когда он подвергался обследованию. Но Василий был милосерднее Татьяны. Он выручил балерину:

— Толя! Я забыл тебе сказать, что это Таня Федотова. Мы одновременно освободились, познакомились в дороге, хотя я — только я один — видел Таню и раньше. Мы вместе едем в Москву. Я тебе о ней так много скажу! А теперь знакомьтесь!

Анатолию больше ничего не оставалось, как познакомиться. Он это сделал не без удовольствия.

Василию удалось много сказать Толе о Тане Федотовой только в Москве. Известие, что к студенту присоединился брат и что брат студента почти врач, быстро облетело вагон. К доктору пошли на прием. Анатолий не стал принимать «на дому», а отправился «по вызовам». Вернулся он не скоро.

Поезд миновал станцию Конобеево. Молодые люди обменялись адресами и телефонами. Татьяна проверила, надежно ли убрал Василий записку с адресом. Начали договариваться о встрече в Москве. Решили созвониться на следующее утро по телефону и все окончательно уточнить. Поезд проехал Раменское. Бывший студент вдруг вспомнил, что номера телефонов за два года могли измениться, и озадачил этим Татьяну. Помолчав немного, Таня решила:

— Встретимся в девять часов утра четвертого мая под часами у Никитских ворот. Я приду к тебе в Царство Любви. Жди!

Часы у Никитских ворот служили местом встреч и для Тани, и для Васи, и для тысяч их сверстников, и для влюбленных других поколений. Казалось, что эти часы будут висеть вечно и место под ними незыблемо.

За окном замелькали дачные поселки. Приближалась Малаховка. Впереди открывались большие ворота Москвы — Казанский вокзал. На вокзальном календаре стояло число — 29 апреля 1953 года.

Глава III. ВЕСНА В МОСКВЕ

1. День и ночь роняет сердце ласку

Студент нашел свою балерину в утро майского дня под часами у Никитских ворот. На Москву наступала весна. Лопались почки. Распускалась вишня, готовилась к цвету черемуха. Долгие майские закаты не пускали на город тьму. В бурное половодье вешние воды становятся разрушительной силой — ломают мосты, смывают дамбы и сокрушают препятствия. Василия и Татьяну захватил весенний водоворот и опьянил воздух свободы. Барьеры условности, которые сдерживают стремящихся друг к другу мужчину и женщину, рухнули. Они подчинились зову весны. Для студента и балерины наступило время любви и неомраченного счастья. Каждый день Василий встречал ее, любимую и желанную. Они отправлялись за город. Казанский вокзал, призывный гул электрички, еще безлюдный дачный поселок. Дорога вела на дачу к Татьяне. Ее глаза были зовущими и нетерпеливыми.

Старый дом, окруженный бушующей весной и наполненный ароматом цветов, служил им приютом. Вечером, вернувшись в Москву, счастливая пара была не в силах расстаться и долго петляла по улицам. Наконец около своего дома Татьяна властно бросала:

— Завтра в двенадцать под часами у Никитских ворот. — И исчезала в парадном. Недалеко во дворе играла радиола:

День и ночь роняет сердце ласку,

День и ночь кружится голова,

День и ночь взволнованною сказкой

Мне звучат твои слова.

Только раз бывают в жизни встречи,

Только раз судьбою рвется нить,

Только раз в холодный серый вечер

Мне так хочется любить…

Это был романс Б. Фомина на слова П. Германа «Только раз бывают в жизни встречи», который бесподобно исполняла Изабелла Юрьева. Ее пластинки в те времена крутили в московских двориках.

Опять и опять студент и балерина приходили к часам у Никитских ворот. Читатель не сможет там побывать. Время разрушило прошлое. Трамвай от Никитских ворот убрали, дома пустили на слом, площадь раздвинули, часы перевесили. Лишь каменный Тимирязев хранит память минувшего.

2. Из хроники семьи Федотовых

Татьяна происходила из старинной русской семьи промышленников — миллионеров и меценатов. Деятельное и хищное время. Вихрь революции, жестокость братоубийственной гражданской войны и красный террор выжгли и разметали по свету этих людей. В живых в России остался только дед Татьяны, Иван Петрович Федотов. Иван хотя и был младшим сыном в семье, но рано получил самостоятельное и хорошо поставленное антикварное дело. Магазин фирмы находился в Петербурге. Перед революцией появился маленький филиал в Москве. Федотов-младший славился как знаток фарфора, орденов и медалей, а также русского ювелирного искусства. Он поддерживал деловые и дружеские отношения с московским коллекционером князем С.А. Щербатовым и постоянно имел дело с фирмой Карла Фаберже в Петербурге.

После революции Иван Петрович прожил 21 год, но так и не понял, что происходит в России. В конце 1917 года в Петербурге, в Москве и в провинции остались бесхозными огромные культурные ценности. Собрания Строгановского, Юсуповского, Шуваловского и Шереметевского дворцов в Петербурге и дом его друга князя С.А. Щербатова на Новинском бульваре в Москве практически не охранялись. Во многих особняках попроще засели анархисты и бандиты, которые ломали утварь и меняли драгоценности на кокаин и вино. Сокровища из собраний, которые славились на всю Европу, уплывали неизвестно куда. Иногда похищенное появлялось на барахолке и отдавалось за бесценок.

Все это происходило на глазах у новой власти, которая, казалось, не обращала внимания на происходящее, не знала денежной цены уходящим сокровищам и