Шрифт:
Закладка:
Как ни старалась Катя, но соблюдать точно сроки кормления Майи она не могла. Надо помнить, что для этого ей приходилось со своей работы бегать в ясли, а путь занимал около двух километров. Да и на работе, при всём желании, вырваться точно в необходимое время не всегда удавалось.
Таких учреждений, как «Молочные кухни», тогда в Краснодаре не было, не было и специальных питательных смесей для грудных детей, которые имеются сейчас. Работники яслей, чтобы унять плачущего ребёнка, давали девочке разбавленное коровье молоко и, возможно, делали это не всегда с должным соблюдением чистоты. В результате двухмесячная Майя в конце июля заболела дизентерией, вскоре перешедшей в диспепсию. Крепкая девочка через неделю заболевания превратилась в худенькую, бледную, слабенькую малышку. Как всегда, к больной пригласили доктора Ашуркова.
Мы ещё не сказали о том, что в то время в Краснодаре была широко распространена частная практика врачей. К таким частнопрактикующим врачам принадлежал и Ашурков. Ранее, когда он лечил Ниночку, каждый его визит обходился в пять рублей. В этот раз, когда он узнал, что Борис — студент-медик, он от денег категорически отказался и впоследствии неоднократно посещал Майю по собственному желанию, бесплатно. Осмотрев ребёнка и расспросив родителей, Ашурков сразу установил, что у Майи диспепсия — следствие нерегулярного кормления, как тогда говорили, перегорания молока у матери. Доктор предложил ребёнка из яслей немедленно забрать, кормить её только материнским молоком и в строго определённое время.
В амбулатории, которая обслуживала район, Кате очень долго не давали больничный лист. Молодые врачи, осматривавшие мать и ребёнка, не соглашались с диагнозом Ашуркова, а так как у девочки не было повышенной температуры, то они и не видели оснований для выдачи больничного листа. Только после вмешательства Ашуркова они признали диагноз, но больничный так и не дали. В то время, кстати сказать, это вообще было редкостью.
Несмотря на совет доктора, Катя по-прежнему носила Майю в ясли. Состояние девочки продолжало ухудшаться. Даже после кормления грудью у неё возникала рвота, иногда доводившая её почти до потери сознания. Ребёнок становился слабее с каждым днём. Кате пришлось выпросить на работе отпуск без сохранения содержания.
После нескольких дней пребывания Майи дома и регулярного кормления её материнским молоком девочка стала поправляться. К сожалению, не обошлось и без осложнений. От невыясненной причины, а, может быть, и как следствие ослабления организма, у ребёнка на лице и кое-где на теле появилось много маленьких нарывчиков, быстро покрывавшихся корочками. Эти болячки очень беспокоили малышку. Всё тот же Ашурков установил диагноз — импетиго. Он выписал какую-то жидкую мазь с применением ртути — каломели. Однако эта мазь, как и многочисленные средства, рекомендованные соседками, особого эффекта в лечении не дала. Борис вспомнил, что когда-то подобные гнойнички были на бороде у одного из сторожей лесного склада. Помнила об этом и Катя, а также и то, что тогда этот старик вылечился каким-то лекарством, содержавшим серу. Она попросила мужа попробовать выписать подобное лекарство и для дочки. Поискав в соответствующих справочниках, Борис нашёл средство, содержавшее серу, которое в аптеке называли «болтушкой». Её применение оказало хорошее действие.
Наконец, постоянный материнский уход, регулярное кормление и применение описанных лекарств оказали своё действие. К середине августа Катя снова стала носить девочку в ясли. К этому времени Майя уже подросла, и Катя, кроме утреннего кормления дома и вечернего в яслях, кормила её только один раз. Вскоре Майя набрала потерянный вес и стала снова подвижной и весёлой девочкой. Нужно заметить, что ни в раннем детстве, ни потом, даже во время болезни, Майя не доставляла столько беспокойства родителям, сколько её сестрёнка Нина. Спала она всегда удовлетворительно и в остальное время дня вела себя спокойно.
За время пребывания с больной дочкой дома, Катя как следует занялась обработкой имевшейся в её распоряжении грядки, и выраставшие там огурцы и помидоры обещали дать хороший урожай. Поспела шелковица, ведь около дома росло огромное дерево. Ребята Нечитайло, Лёнька — сын хозяина, Эла и Нина Алёшкины, собирая и поедая в огромных количествах ягоды этого замечательного дерева, были вечно перемазаны его соком.
В доме жили пёс Пушок, кошка Мурка, а в сарае похрюкивал уже подросший поросёнок, которого собирались осенью заколоть. Катя как-то выразилась:
— Начинаем обрастать хозяйством…
Наступила осень, начались занятия в институте. На третьем курсе Борису уже по-настоящему пришлось столкнуться с практической медициной и целым рядом совершенно новых для него дисциплин. Окончившие третий курс уже считались настоящими медиками и имели право занимать фельдшерские должности. Герасименко с каждым годом, когда отходили в прошлое теоретические предметы — физика, химия, физиология и гистология, и наоборот, появлялись новые — терапия, хирургия, оперативная хирургия, топографическая и патологическая анатомия и другие, чувствовал себя значительно свободнее, так как они ему были знакомы не только потому, что он в своё время учился в фельдшерской школе, а также и потому, что он их отлично выучил за время своей 30-летней практики. Таким же студентам, как Борис, Быков, Сергеев, да и многим другим, учиться стало труднее.
Правда, именно теперь, когда в занятиях появились, как говорил Герасименко, настоящие медицинские дисциплины, студентам всё чаще и чаще приходилось сталкиваться не с трупами, не с лягушками, не с заспиртованными больными органами, а с живыми людьми, выслушивать их жалобы, осматривать, ощупывать, выслушивать и выстукивать больных, наблюдать за ходом операций, а иногда, если повезёт, и выполнять кое-какие медицинские манипуляции: делать подкожные или внутримышечные инъекции, перевязывать раны, или даже участвовать в операциях в качестве второго, добавочного ассистента. Борис только тогда, когда впервые начал как-то помогать больному человеку, понял, что это действительно его призвание, именно для этого он живёт и существует. А всё то, что он делал до сих пор, все тринадцать лет, которые он потратил на другое, были чем-то проходящим, совсем не нужным в его жизни. Теперь уже не только из-за гордости, а из любви к тому делу, с которым он вплотную соприкоснулся, он не желал отдавать первенства. Чтобы удержаться на высоте, Борис должен был заниматься как можно больше
