стали по-настоящему близкими друзьями. Днем они бок о бок поглощали скудный обед в казарменной столовой. Вечером пили вместе мятный чай и ужинали дома у Бирама, там же Иван частенько и ночевал, а вскоре переехал с вещами. Ему до печенок надоели толпы родни, наводнявшие дом отца, что неизбежно вело к промискуитету, поэтому у Бирама он отдыхал душой: три обветшалые, почти всегда пустующие хижины – ведь его младшие братья, занимавшиеся мутными делишками (легкие и тяжелые наркотики, регулярные визиты к проституткам квартала Томбо), возвращались домой поспать лишь ближе к рассвету. Иван поселился в хижине, которая раньше принадлежала матери Бирама. В открытое окно он любовался изменчивым обликом луны; ему был по сердцу и запах навоза, доносившийся из закутка в глубине двора, где содержались козы, и птичий клекот из курятника, где рыжий петух устраивал парады перед тремя серыми курочками.

Так продолжалось около трех недель, как вдруг однажды ночью, когда Иван уже спал – как обычно, голышом, из-за жары, – Бирам вдруг ворвался в его жилище, бросился на него, впился губами в его рот и попытался овладеть им. Иван был не слабак и пихнул Бирама так, что тот отлетел к другой стене, а потом заорал:

– Ты что, больной?!

Он был просто потрясен, хотя уже не был невинным мальчиком. Из-за своей красоты он не раз и не два ловил на себе замутненные, вожделеющие взгляды других мужчин и научился резко пресекать такие поползновения. Но сейчас он не знал, что и подумать.

Бирам же нисколько не смутился. Член его был по-прежнему напряжен, живот часто дрожал от сбитого дыхания.

– Ты же не любишь женщин, все об этом знают. Вот я и решил, что ты, как и я, предпочитаешь парней.

– Грязная свинья! – Иван покраснел от стыда. – И давно ты поддался этому пороку?

– Это вовсе не порок, – ответил Бирам. – Мы не виновны в своих сексуальных предпочтениях, просто подчиняемся им, вот и все. В двенадцать лет, поняв, что я гей, я чуть не наложил на себя руки. Но потом меня растлил пастух моего отца, а дальше я плыл по течению.

– Плыл по течению??? – Ивана просто трясло от спокойствия Бирама.

Тот лишь пожал плечами.

– Ты даже не представляешь, сколько уважаемых отцов семейств на самом деле – гомосексуалы. Да тот же самый Кобра. Разве ты не слышал все эти истории, их столько о нем ходило?

После такого дикого происшествия, разумеется, не было и речи о том, чтобы Иван продолжал приятельствовать с Бирамом и проживать в его доме. Пришлось ему вернуться к отцу. К тому моменту дом Лансана буквально кишел многочисленной родней, и каждая хижина была переполнена. Люди из разных сел и деревушек с севера страны устали постоянно бояться налетов боевиков, а здесь они могли жить в относительной безопасности. Снова пришлось Ивану устраиваться на циновке по соседству с седыми помятыми мужиками, которые уверяли, что приходятся ему дядьями. Один из них как раз рассказывал про последнее пережитое им нападение:

– Случилось это в день свадьбы моей племянницы Фатимы с Муссулом. Мы их знали с самого детства, когда они были от горшка три вершка. Все вокруг так радовались, люди пели и танцевали, как вдруг веселье прервали трое вооруженных людей в масках. Но на этот раз наши защитники не дали маху. Они набросились на чужаков и повалили их на землю. После этого я взял семью в охапку и приехал сюда.

Иван пошел искать Ивану – он страшно соскучился.

– Я так рада, что ты снова вернулся к нам! – воскликнула она, обняв его. – Наш отец, конечно, человек властный, но он нас очень любит, и вообще, он никому не способен причинить зла.

– Может, он и не делает зла, – возразил Иван сестре, – однако оскорбляет Бога буквально на каждом шагу. Он курит сигареты и повсюду разбрасывает окурки. И каждую ночь без исключения водит к себе женщин, порой даже совсем юных, еще девственниц!

– Но нигде в Коране не сказано, что мужчине запрещено спать с женщинами. В чем ты его обвиняешь? Это из-за службы в милиции у тебя так испортился характер? Прямо радикалом заделался.

Она впервые назвала его так. До этого случая она не отдавала себе отчета в том, насколько серьезная перемена произошла с ее братом, но теперь в одночасье осознала ее масштаб.

Тем временем жизнь их общины тоже сотрясали бурные перемены. Лансана начал открыто жить с Викой – гаитянкой, обладающей красивым контральто, с которой познакомился на одном концерте в Роттердаме. Она лишилась мужа и шестерых детей во время последнего землетрясения в Порт-о-Пренсе. Ей самой пришлось провести под завалами около недели, пока спасатели не извлекли ее оттуда под ликующие крики толпы. С тех пор она почти полностью погрузилась в оккультизм, а в часы просветления пела традиционные гаитянские песни.

Вика и Ивана чудесно поладили и болтали между собой на креольском, поверяя друг дружке свои тайны.

Кроме того, Лансана поставил себе целью узаконить статус гриотов. Дело в том, что их содержание традиционно обеспечивали зажиточные семьи, но теперь последние не чувствовали себя в безопасности при царившей в стране неразберихе, и их помощь почти сошла на нет. Бродячим певцам приходилось без приглашения являться на крестины или свадьбы и исполнять хвалебные рулады в обмен на тарелку плова из фонио. Почему бы государству не установить для них постоянные субсидии и не предоставить рабочие места, как это было сделано, скажем, в Гвинее во времена Секу Туре?[50] Эта идея Лансана была встречена неоднозначно. Его критики утверждали, что гриоты в Мали – совсем не те, что в Гвинее: там, мол, они своими песнопениями беззастенчиво возносят до небес заслуги власти да величие министров. Но не стоит забывать, что изначально гриоты стремились не к богатству и власти, а к духовному совершенству. И воспевали лишь тех, кто был достоин этого. Но подобные возражения не могли остановить деятельность Лансана. А пока шли споры, гриоты из всех уголков Мали стали стекаться в дом Лансана, просто чтобы познакомиться со своим защитником.

Наконец, словно всех этих пертурбаций было мало, Лансана организовал ансамбль с провокационным названием «Глас Божий» – оно означало, что музыка есть идеальное отражение мира и ее надлежит сохранять любой ценой. Иван снова очутился в одиночестве, так как Ивана теперь общалась исключительно с Викой и своим отцом. А по вечерам она сидела за компьютером, внося в таблицу имя каждого певца, его адрес, любимый музыкальный инструмент, а также репертуар.

Лансана резко увеличил