Отсрочка от ГУЛАГа

Как и все наркомы, Байбаков боялся навлечь на себя гнев вождя. Лишиться должности боялся меньше. Он уже входил в партийно-советскую номенклатуру, где «своих не бросают», а могут «бросить» лишь на другую работу. Опасность попасть во «вредители» и «враги народа» он, конечно же, ощущал, как и все. Но война замедлила ход репрессивной машины. Воюющей стране всюду нужны были люди: на фронте — бойцы, в тылу — труженики, в отраслевых штабах — грамотные и умелые управленцы. К последним относились сам Байбаков и другие наркомы с производственной родословной. Например, Михаил Георгиевич Первухин. Он окончил электро-промышленный факультет Московского института народного хозяйства, получил квалификацию инженера-электрика. Работал инженером, начальником цеха и директором Каширской ГЭС, далее — в Мосэнерго и Главэнерго. С 1938 года стал заместителем, а потом и первым заместителем наркома тяжелой промышленности СССР. В 1939-м после разделения Наркомтяжпрома на несколько наркоматов был назначен наркомом только что созданного Наркомата электростанций и электропромышленности СССР. На этом посту проработал до 1940 года, когда был назначен заместителем председателя Совнаркома СССР и одновременно руководителем Бюро СНК по топливу и электроэнергетике. С началом войны круг его должностей и обязанностей расширился. 24 июня 1941 года он занял пост заместителя председателя Совета по эвакуации при СНК СССР, 2 августа того же года — стал уполномоченным Государственного комитета обороны по Управлению военно-химической защиты Красной армии, а в феврале 1942-го утвержден наркомом химической промышленности СССР.

«Я хорошо помню ночь с 25 на 26 февраля 1942 года, — рассказывал Петрухин в одном из интервью. — Поздно ночью, как тогда было принято, я продолжал работать в своем кабинете, в Кремле. Вдруг раздался телефонный звонок. Это был Александр Николаевич Поскребышев. Он сказал: “Позвоните товарищу Сталину”. Я набрал нужный номер, поздоровался и в ответ услышал спокойный, хорошо знакомый голос вождя: “Политбюро ЦК решило назначить вас, товарищ Первухин, по совместительству наркомом химической промышленности”.

Выслушав это неожиданное для меня сообщение, я ответил: “Как инженер-электрик, товарищ Сталин, я слабо знаю химию и, откровенно говоря, не очень-то ее люблю”. В ответ Сталин заявил: “Вы знаете, какое тяжелое положение сложилось в химической промышленности в связи с разрушением и эвакуацией большинства южных химических заводов. Необходимо поставить вас во главе этой отрасли, чтобы поскорее выправить создавшееся положение. Что же касается нелюбви к химии, то настоящий большевик-коммунист скоро изучит и полюбит порученное ему партией дело”».

И Байбаков, и Первухин в своих воспоминаниях, не сговариваясь, отмечают, что отраслевые наркоматы (другим органам управления оба мемуариста оценок не дают) в ту пору действовали четко и слаженно. Если в довоенное время один нарком отбивался от просьб другого (я, мол, тебе помочь не могу, у меня нет мощностей, обратись в другой наркомат), то в годы войны такого не случалось. Вот характерный эпизод конца войны. Для современных бомбардировщиков с ракетными двигателями нужна была жаропрочная сталь. Ее поручили выплавить подмосковному заводу «Электросталь». И у него поначалу не получалось, шел сплошной брак. Тогда Сталин вызвал наркома черной металлургии СССР И. Ф. Тевосяна: «Товарищ Тевосян, ваш завод с важным поручением не справляется, а вы, между прочим, специалист по спецсталям. Надо бы срочно поправить дело. Справитесь?» — «Поеду на завод, разберусь и вам доложу, товарищ Сталин». И действительно разобрался. Собрал на заводе нужных специалистов, опытных рабочих, посоветовался, проследил весь режим плавки, а потом чуть ли не круглые сутки не уходил с завода. Через месяц доложил, что задание выполнено.

Еще одна примета военного времени: полномочия наркоматов расширились. Даже при том, что все важнейшие государственные функции перешли к ГКО, наркоматы располагали возможностью на свой страх и риск, без согласования с верховной властью решать некоторые вопросы, причем не только оперативные. Им, например, предоставлялось право самостоятельно начать стройку. Или приступить к разработке нефтяного месторождения. Так, работы на перспективных площадях Западной Сибири были начаты без согласования с ГКО, по личному приказу Байбакова, в ту пору (1942) первого заместителя главы Нефтепрома.

«Права Совнаркома СССР официально не были расширены, но наркомам было дано право принимать самостоятельные решения во исполнение тех общих директив, которые они получали сверху, — рассказывал Первухин. — Например, спускалось задание — организовать там-то производство танков в таком-то количестве, и Вячеслав Александрович Малышев как нарком танковой промышленности СССР сам решал, где это делать, как делать и т. п. Ему такое право было дано. Как и другим наркомам. Многие вопросы, связанные с размещением эвакозаводов, их обеспечением местным сырьем, топливом, и ряд других проблем решали республиканские наркоматы. Что же касается официального предоставления им расширенных прав, — такого решения я не помню. Наркоматы и наркомы многие вопросы решали самостоятельно, не дожидаясь каких-то особых указаний и директив. Если это, конечно, не противоречило общей задаче».

Вячеслав Александрович Малышев [Из открытых источников]

Борис Львович Ванников [Из открытых источников]

Большинство наркомов-производственников в годы войны имели, как и Байбаков, некоторую неприкосновенность, своего рода отсрочку от ГУЛАГа. Нефть, уголь, металл, танки, самолеты, электроэнергия воюющей стране нужны были больше, чем сфабрикованные дела против руководителей отраслей, работающих на нужды фронта. Тем показательней послевоенная судьба некоторых из них. Например, наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина. Он был назначен наркомом в январе 1940 года, в свои неполные 36 лет стал самым молодым членом правительства. До этого закончил Московский инженерно-экономический институт, работал электромонтером, фрезеровщиком, старшим инженером, затем начальником научно-исследовательского отдела Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. В 1925 году вступил в ВКП(б). Был парторгом ЦК ВКП(б) на авиационном заводе № 1, первым секретарем Ярославского, а затем Горьковского обкомов ВКП(б).

Заняв пост наркома авиационной промышленности, Шахурин стал чуть ли не ежедневно бывать в главном кабинете Кремля. Нарком вооружения (позднее — боеприпасов) СССР Б. Л. Ванников по этому поводу писал: «Руководивший тогда этой отраслью А. И. Шахурин бывал у него [Сталина. — В. В.] чаще всех других наркомов, можно сказать, почти каждый день. Сталин изучал ежедневные сводки выпуска самолетов и авиационных двигателей, требуя объяснений и принятия мер в каждом случае отклонения от графика, подробно разбирал вопросы, связанные с созданием новых самолетов и развитием авиационной промышленности».

Из постановления Государственного комитета обороны от 2 ноября 1941 года:

Государственный Комитет Обороны постановляет:

1. Обязать НКАП (т. Шахурина) обеспечить выпуск в ноябре 1941 г. на заводах наркомата: а) 1 466 самолетов, в том числе: истребителей — 783 самолета, бомбардировщиков — 287 самолетов, штурмовиков -140 самолетов, учебных- 287 самолетов, б) 2 155