втором слоге. Слушал меня внимательно, не перебивая, хотя потом вопросы задавал резко, порой крикливо и даже грубо, прибегая и к крепким выражениям, — это было в его стиле общения с теми, кто был в той или иной мере ему подчинен и от него зависим. Он как бы постоянно напоминал об этой зависимости и о том, кто он».

Лаврентий Павлович Берия. 1930-е. [РГАСПИ]

Был характерный случай, памятный Байбакову еще с довоенных лет. Заболев ангиной, с температурой под сорок, он лежал дома в постели. Вдруг по «вертушке» позвонили. Трубку сняла его жена, Клавдия Андреевна, озабоченная и расстроенная болезнью мужа. Там кто-то отрывисто сквозь зубы назвался. Она не расслышала и сказала:

— Кто это? Повторите.

— Дура, Берия говорит! — раздался в трубке разъяренный голос. — Мне нужен Байбаков. Пусть подойдет.

— Он болен, простудился, лежит с высокой температурой, — замялась Клавдия Андреевна.

Берия в том же резком, раздраженном тоне ответил, что каждый дурак может простудиться — нужно носить галоши (из всех членов Политбюро в то время галоши носили только Берия и Суслов). Когда Байбаков с трудом поднялся и взял трубку, Берия, не справляясь о его здоровье, приказал вылететь вместе с наркомом внутренних дел Кругловым в Уфу, где на нефтеперерабатывающем заводе произошла серьезная авария. И уже через несколько часов, так и не сбив высокую температуру, нарком нефтяной промышленности очутился в Уфе.

«Конечно же, было обидно до слез, — вспоминал Байбаков. — Ну ладно, со мной можно поступать не церемонясь, я мужчина. Но зачем оскорблять жену, женщину, она-то здесь при чем? Вот знал бы об этом Сталин… И не только мне приходила в голову такая мысль, что Сталин многого не знает о поведении и методах работы Берии. Но как-то все забывали свои обиды, примирялись с грубостью, — одни считали это простотой, другие, как я, прощали, относя это к издержкам характера Берии, а иные оправдывали сами же: ведь, мол, за дело болеет Лаврентий Павлович, ночей не спит, не бережет свои нервы, здесь легко и сорваться».

Что с Байбаковым «можно поступать не церемонясь» — к этому Берию приучил сам Байбаков, принимавший оскорбления и угрозы как должное. «Переломаю ноги», «посажу в тюрьму», «пойдешь в лагерь» — со своими подчиненными Берия разговаривал только так. Но для Байбакова у Берии была всегда наготове отдельная «присказка»: «Свалю с вышки, на которую ты забрался». Ясное дело, имелась в виду нефтяная вышка. И «свалиться» с нее можно было в любой момент. Об одном из таких моментов вспоминал первый начальник объединения «Татнефть» 1950–1955 годов А. Т. Шмарев:

«В конце декабря 1951 года мы обычно встречались с первым секретарем Татарского обкома партии 3. И. Муратовым обговорить итоги уходящего года, скоординировать очередные задачи. Зиният Ибетович поинтересовался, завершился ли подсчет извлекаемых запасов Ромашкинского и других месторождений. Я сказал, что на днях закончили. Обобщенные данные втрое превзошли прежние наши прикидки, и я назвал цифру. Зиният Ибетович обрадовался этому и тут же по вертушке позвонил исполняющему обязанности генерального секретаря ЦК партии Маленкову — мол, Георгий Максимильянович, вы вчера интересовались, намного ли Татария в будущем может увеличить добычу нефти? Вместе с начальником объединения “Татнефть” Шмаревым (он у меня в кабинете) рады доложить: фактические запасы нефти, как окончательно выяснилось, втрое превышают предположительно показанные министерству. И, прикрыв ладонью трубку, шепчет: Георгий Максимильянович по телефону докладывает Берии нашу цифру. — И снова с Москвой: вас понял, Георгий Максимильянович. Прибудем вдвоем. И мне, невесело: нас на завтра к 15.00 вызывает к себе Берия… в Кремль… Смутно стало на душе… С таким настроением мы с Муратовым отправились на прием к Берии. Был вызван и министр нефтяной промышленности Н. К. Байбаков. Едва вошли, как Берия, упитанный, холеный, в оранжевой кожаной куртке, в пенсне с золотой оправой, сразу насел:

— Скажи, министр, какие у тебя запасы нефти в Татарии?

Уточненные данные еще не могли дойти до министерства. Байбаков назвал предполагаемую давнишнюю цифру.

— Теперь скажи ты, Шмарев.

Ничего не оставалось, как повторить всесильному куратору нефтяной промышленности по линии Политбюро ЦК КПСС и Совета Министров ту цифру, которую довел до него Маленков. Хотел объяснить расхождения, но Берия оборвал:

— Ты, министр, не знаешь. Твой подчиненный знает. Чем ты занимаешься? Ты нас ввел в заблуждение.

Мы внутренне похолодели.

Но после убийственной паузы Берия сказал:

— Подготовьте проект постановления Совета Министров СССР об увеличении нефтедобычи в Татарии. При этом учтите, рост добычи нефти должен быть значительным…»

Сознательно или невольно Шмарев подставил Байбакова, своего непосредственного руководителя. Мог ведь позвонить, предупредить. Но нет, предпочел промолчать, что было вполне в духе времени.

Чем Берия заслужил особое, полное доверие Сталина? — задавался вопросом Байбаков в своих мемуарах. Рассуждения Д. Волкогонова в книге «Сталин» о тайном, национально окрашенном родстве натур, о том, что Берия умел Сталина обольщать, играть на чувствительных струнах его души, — эти рассуждения Байбаков считал крайне нелепыми и фальшивыми. «Вполне убежденно свидетельствую: заслужить доверие Сталина можно было исключительно реальными результатами при выполнении крупных, ответственных, истинно государственных задач, и ничем кроме, никакими царедворскими ухищрениями, ни лестью. А Берия был способен достигать важных для государства результатов».

Байбаков приводит случай, больше похожий на анекдот. По решению Политбюро предстояло разделить Наркомат угольной промышленности, которым руководил В. В. Вахрушев, на два наркомата: один — для западных районов страны, другой — для восточных. Руководить первым оставался Вахрушев, а второй должен был возглавить Д. Г. Оника. Разделение предстояло очень сложное, сотни спорных вопросов требовали уйму времени и сил. И вот Берия, которому было поручено это дело, предложил наркомам договориться самим, так сказать, полюбовно. Определил для них твердый срок, а когда он истек, вызвал к себе обоих. Первым спросил о результатах Вахрушева. Тот ответил, что доволен, раздел произведен справедливо. Но Оника был настроен иначе, считая, что Вахрушев перетянул к себе лучшие кадры, забрал лучшие санатории и т. д.

Василий Васильевич Вахрушев [Из открытых источников]

— Ясно, — сказал Берия, загадочно глядя на них, — один недоволен. Тогда сделаем так: вы поменяетесь местами, Вахрушев будет наркомом восточных районов, а Оника — западных.

Не успели опешившие наркомы прийти в себя, как он закрыл совещание.

Байбаков считал, что страх внушал не только Берия как личность, но и его карательная должность, и что это тоже нужно учитывать в понимании бериевщины как явления. Как бы то ни было, писал Байбаков, в руководстве страны, да и в более широких партийно-государственных