преступало известных границ; он требовал только уважения к религиозным обязанностям и точного исполнения их, но умел согласовать их число и меру с трудами и развлечениями. Он сопровождал своих детей, так называл он жителей Неттуно, в поля и там руководил ими и. помогал своими просвещёнными советами.

Во всём общественном устройстве, принёсшем столько блага, отец Сальви соблюдал строгую умеренность; его собственные доходы и доходы церкви были достаточны как для богослужения, которое он сделал привлекательным и которым гордились поселяне, так и для вспомоществования нуждающимся.

Никогда несчастный не обращался тщетно к милосердию отца Сальви; но только он действовал с разборчивостью и благоразумием: он обращался с состоянием бедняков как с доверенным его чести залогом.

Науки, так любимые отцом Сальви и которыми он так охотно занимался, не вселили в него никакой гордости, его вера была искренна и непоколебима, и он держался всегда в стороне от всяких споров и прений. Его речь была речью наставника к ученикам. Каждое воскресенье и каждый праздник он толковал своим прихожанам Священное писание и выводил из него ясные и простые примеры и советы, приноравливаемые им к их положению и развитию.

Как пастырь, он пользовался этим случаем, чтобы дать всегда несколько поучений от себя относительно работ и нужд минуты, и в это время предлагал всем помолиться за какого-нибудь опасно больного. Его всегда находили у изголовья умирающего, около колыбели ребёнка или около дряхлых стариков. Он всегда умел дать совет, помощь и даже какое-нибудь средство для больного; он умел лечить животных, но больше заботился о предупреждении всех болезней, нежели об их излечении.

Он даже часто исполнял обязанность судьи, и все ему охотно повиновались, потому что он всеми силами всегда старался помирить тяжущихся.

Благодаря его стараниям и заботам Неттуно стала примерным селением.

Нужда исчезла, везде царствовало изобилие и счастье. Слух о процветании деревни и улучшениях в ней, произведённых отцом Сальви, достиг Рима; одни восхваляли его, другие, опасаясь, чтобы его поведение не было им поставлено не только в пример, но и в укор, стали обвинять его в нововведениях; говорили, что он заражён новыми, опасными для церкви идеями и не обращает внимания на её обычаи и каноны.

Особенно укоряли его в том, что он не соблюдал некоторых праздников, предписываемых церковными уставами и освящаемых обычаями. На него также жаловались, что он не терпел в своём приходе никакого постороннего влияния.

Он удалил из Неттуно нищенствующих монахов, которые, по его мнению, только пожирали долю настоящих бедных, проповедников, распространявших ради материальной выгоды самые невежественные и суеверные поучения, и вообще всех странствующих гаеров благочестия, которые из Рима, этого центра лицемерия, расходились во все стороны церковной области.

Клевета работала так усердно, что отец Сальви получил приказание оставить Неттуно и явиться в Рим, чтобы дать отчёт о своём поведении. Он скрыл это неприятное известие от прихожан и скромно исполнил распоряжение. Оправдание его было просто, он указал на то, какою была прежде и какова теперь деревня Неттуно, но желавшие погубить его нашли этот ответ гордым и высокомерным и угрожали ему духовным запрещением. Отец Сальви остался спокоен и решителен; но когда заговорили о том, чтобы лишить его прихода, ему стало так жаль Неттуно и его жителей, что твёрдость его немного поколебалась; однако он скоро успокоился, вспомнив о всеобщем уважении, которым был там окружён.

Это намерение было бы приведено в исполнение, если бы селяне не вмешались энергично в дело; при первом известии из Рима, которое все сознавали для себя пагубным, чуть не поднялось восстание.

Отец Сальви сам успокоил это волнение. Только его убеждения восстановили спокойствие.

— Останьтесь у нас, — кричали обитатели деревушки, — что станется с нами без вас!

Нужно было уступить этим требованиям, но злонамеренные и завистливые враги не удовлетворились; по ярости, с которой некоторые накидывались на истинную добродетель отца Сальви, можно было предположить, будто дело шло о достойном наказания постыдном проступке.

Чего не могли добиться силой, того постарались достичь хитростью.

От порицаний внезапно перешли к похвалам. Поведение отца Сальви повсюду прославлялось, даже стали поговаривать о награде. Этого пастыря, оказавшего столько услуг вере, непременно следует наградить, ему, как столпу и гордости церкви, предлагали повышение в иерархическом порядке. Собратья по вере старались особенно восхвалять те его качества, которые прежде приводили их в смущение, и все наперебой старались выказать притворную кротость жрецов Ваала, как их называет поэт.

Был, однако, тайно послан поверенный из Рима, чтобы убедить отца Сальви во имя мира в Церкви оставить свой приход. Правила канонического послушания вменяли ему в непременную обязанность исполнить это приказание; он удалился, и на другой день место его занял священник иезуитского ордена.

Деревня снова впала в плачевное состояние нищеты, разврата и неверия, из которого ей удалось было выйти благодаря стараниям и усердию отца Сальви.

В то время, когда этот священник жил в Неттуно, с ним случилось происшествие, имевшее впоследствии громадное влияние на всю его жизнь.

Однажды ночью, когда он только что заснул после с пользой проведённого дня, раздался громкий стук в дверь. Думая, что за ним пришли для последнего напутствия умирающему, он поспешно встал и полуодетый, позабыв даже зажечь свечу, отворил дверь. Тотчас же его схватили две сильные руки и кто-то прошептал ему на ухо: «Не бойтесь ничего, мы не хотим вам зла, но не шевелитесь и не говорите ни слова; особенно не нужно света. Если не повинуетесь, мы вас убьём».

И в эту минуту послышался звук взводимых курков.

Напрасно отец Сальви противился бы этим странным приказаниям: у него уже были завязаны глаза и рот, и с двух сторон его крепко держали какие-то люди. Он решил спокойно выжидать.

Около двери, на улице, послышался стук копыт и колёс. Он понял, что там остановился какой-то экипаж, потом ему показалось, что люди, окружавшие его, вышли на улицу, взяли там какой-то предмет, и один из них приказал нести его с осторожностью. Эта вещь была поставлена в прихожую, и затем отец Сальви понял, что все уходят; действительно хлопнули дверцы кареты, и внезапным движением он был освобождён, дверь дома с шумом затворилась, и он услышал, как карета покатилась в направлении неттунского леса.

Отец Сальви разжёг огонь и, не будя своей верной служанки, старухи Ноны, стал искать в сенях вещь, которую там поставили. Наклонившись, он увидел корзинку самой изящной работы, в которой на мягкой подушке, обшитой дорогими кружевами, лежал завёрнутый в богатое, всё вышитое бельё ребёнок, прелестный мальчик,