ничего не даст, и все равно потребовал от него этого. Он ожидал, что Олливан прогнется под его натиском, чтобы сохранить свою жизнь, лишь для того, чтобы забрать ее при любом удобном случае.

Олливан поднял еще одну вещь – пресс-папье. На этот раз он нацелился на зеркало.

Оно разлетелось вдребезги с успокаивающим крещендо сердитых звуков. Осколки стекла дождем посыпались на ковер. Последовавшая за этим тишина зазвенела еще громче, и, набрав полные легкие воздуха, Олливан прочистил голову.

Итак, дедушка еще не намеривался отменить его изгнание. Этого следовало ожидать. Джупитус был горд. Появление внука, который в девятнадцать лет был лучшим чародеем, чем Джупитус в самом расцвете сил, было ужасным оскорблением, уступающим только тому, что для этих целей он использовал столь обожаемое дедом Общество. Но Олливан ничего не мог с этим поделать. Джупитус сам вынудил его. И в любом случае срыв выборов был необходим, независимо от того, получил ли он удовольствие от выражения лица своего деда или нет.

И соблюдение правил тоже было необходимо. Он все еще мог переубедить верховного чародея. У него целых два года, чтобы сделать это. И если он больше не совершит что-то настолько же впечатляющее, как его возвращение, хорошее поведение станет еще более важным фактором. Решающим фактором.

Что не очень удобно, так как Олливану нужно было улизнуть сегодня вечером.

Он потратил впустую достаточно времени. Воссоединился со своими друзьями и встретился со своей семьей. Разложил вещи в своей комнате так, как ему нравилось. Те вещи, от которых семья не избавилась – к счастью, его книги, были упакованы в коробки и надежно спрятаны на чердаке, а записные книжки, накопившиеся за несколько лет, полностью исчезли, хотя он заранее это предугадал. Олливан даже потихоньку начал налаживать отношения со своими избирателями, хотя и сомневался, что Гейл Гарнер получил от своего первого приглашения на ужин то, на что надеялся.

Но у Олливана были более насущные проблемы, и, чтобы их решить, ему пришлось бы нарушить правила Джупитуса. Сегодня я обезвредил ловушку, поставленную год назад, которая могла бы привести к неисчислимым разрушениям, если бы заклинание было активировано, – это не то, о чем он хотел сообщить в своем вечернем отчете.

Джупитус знал, что не сможет уследить за Олливаном. Подобно магии призраков, которая позволяла двигаться быстрее пули и проходить сквозь стены, и магии метаморфов, с помощью которой человек мог превратиться в птицу и улететь – или в мышь, чтобы незаметно входить и выходить, – таланты чародея позволяли им перемещаться. Использовать для этого заклинание переноса было дурным тоном, и некоторые места были защищены от того, чтобы туда могли переместиться, даже если они не могли удерживать находящихся внутри. Но Джупитус не мог наложить такую защиту на комнату Олливана; его собственные чары позаботились об этом. Также дед не мог на самом деле следить за Олливаном, что бы он там ни говорил. Хотя юноша был уверен, что каждому дружиннику в Харте будет дано указание приглядывать за ним. От внимания Олливана также не ускользнуло, что его дед мог бы запретить ему покидать квартал, но не сделал этого. Джупитус мог бы подумать об этом позже и, несомненно, подумал бы, если бы Олливан дал ему повод, но сейчас он пойдет туда, куда пожелает.

Нет, Олливана нельзя было остановить, но его можно было поймать. Он расхаживал по комнате, взвешивая риски. Головная боль начала стучать у него в висках, когда он представил, как все препятствия давят на него, словно земля, которую бросают на гроб.

Но Олливан умел решать проблемы, и они решались одна за другой. Только сегодня вечером, только раз, а потом он попробует соблюдать правила деда. По крайней мере, до тех пор пока не придумает что-нибудь получше.

Запрещать кому бы то ни было входить в его комнату стало бы слишком подозрительно; этот факт он усвоил к двенадцати годам. Но он может показаться спящим на случай, если кто-нибудь решит проверить. Олливан начал накладывать чары на кровать, но остановился; он мог сделать кое-что получше.

Осколки зеркала все еще были разбросаны по полу, а книга, в которой он делал заметки о применении яда туманного шелкопряда, лежала в углу лицевой стороной вниз. Смятые страницы валялись на полу там, где он их оставил. Олливан поставил стул лицом к окну и зажег лампу с люминесцентным камнем и поставил рядом. Затем он погрузил в кресло свой задумчивый облик – искусственную версию самого себя, смотрящего на город. От двери было видно только его плечо и сгорбленную тень на стене. Если бы кто-то подошел ближе и заговорил с ним, заклятие только продолжило бы сердито смотреть в ночь, как будто никого рядом вообще не было. Это был образ вспыльчивого молодого человека, который сбежал со званого ужина своего дедушки и теперь отказывался с кем-либо разговаривать. Все считали его именно таким, и это точно вызовет меньшие подозрения, чем если бы они нашли его спящим.

А потом он исчез.

Не все чародеи могли переноситься, и не все, кто мог, делали это. Олливану не нравилось то, как этому обучали, – из-за чрезмерного сосредоточения на механических деталях. Якобы транспортировка – это ощущение, словно тебя втягивает в землю нить, привязанная к месту назначения. И неустанное напоминание, что ты должен обязательно находиться на суше. Чему многих новичков не учили, так это тому, какие для этого нужны отношения со своей магией: свободные от сомнений, полностью доверительные и совершенно смиренные. Чародей не перемещался сам – магия делала это за него, и, если он на мгновение забывал об этом и пытался взять ситуацию под контроль, последствия могли быть смертельными.

Он перенесся прямо в президентское убежище в Странствующем Месте. Только преемники могли перемещаться в Странствующее Место, и только президент мог перемещаться в убежище. Детали конкретной защиты или заклинания, которые это обеспечивали, были утеряны в истории. Его сердце болело от того, что так мало членов клуба интересовались заклятиями этого здания, пока был наполнен бар, а коридоры были полны темными уголками, в которых можно было украсть друг у друга несколько горячих моментов.

Год назад была одна ночь, когда Олливан рискнул воспользоваться магией Странствующего Места. Оглядываясь назад, можно сказать, что это было свидетельством силы его ярости. Потому что месть стала для него важнее безопасности магии, которую он так почитал и ценил. Но сегодня вечером он все исправит.

Он зажег лампу на своем столе и впервые заметил стоящую перед ним пару стульев. Несомненно, они