– Могу себе представить.

– Вчера какой-то спятивший дальнобой пытался воткнуть мне заточку из отвертки.

– Не волнуйтесь, я безвредный.

– Ничего иного и не думал, Том. Вообще-то мне в этой машине довольно уютно, так мило совсем не всякий сезон бывает.

– Пить хотите? – Перехватив руль одной рукой, водитель сунул другую под сиденье и выволок полупустой пятерик «Королевской короны». – Угощайтесь.

– Спасибо. – Стопщик отвинтил крышечку, поднес бутылку к губам. Как только спиртное ударило, из плоти его вышел весь воздух, кожа тут же облепила жесткий костяк, он оказался в вакуумной упаковке, готов к употреблению. – А вот и та высокая проба, какой так долго не стояло на подлой череде моих дней.

Настал черед водителя. Он озирал дорогу поверх воздетой булькающей бутылки – к зримому изумлению проехавшего мимо мини-фургона с надписью «ЦЕРКОВЬ СВ. ПАВЛА» и седой женщины в бежевом «БМВ», которая завопила из-за крупных солнечных очков свое сердитое мнение о подобном безрассудстве, но ее предупреждением он жизнерадостно пренебрег.

– Как вообще людям удается справляться с предательством современной системы автострад трезвыми, для меня полнейшая загадка.

– Лучше этого не бывает, – объявил стопщик.

– Хуже уж быть и не может, – ответил водитель.

Бутылка переходила из рук в руки в общем молчании, за которым надзирало самомнение сброженной мысли, стопщика интриговало понятие его тела как оспариваемой территории, арены воюющих присутствий, какие пастор Боб не мог бы утихомирить и замшевым саквояжем долларов веры. Он катал язык по каверне своего рта, лакая вкус со стенок.

– Лучше этого и быть не может, – произнес он.

– Полагаю, я бы поддержал это мнение, Рей.

– Вам нравятся женщины, Том?

– А то нет.

– Тогда вот вам мое предложение – я вам рассказываю, кого поимел, а вы мне рассказываете, кого поимели вы.

– Валяйте.

Стопщик однажды любил женщину, которая любила его подмышки, вылизывала их днем и ночью. Темные глаза и волчье чувство пристойности. Одежда для нее была анафемой, помехами, какие следовало сбросить, словно листву в лесах, куда они бегали нырять голышом в прохладный зеленый пруд, совокупляться, как ящерицы в теплой грязи. Это еще в коммуне, конечно, где мальчик, девочка, солнце и камень были едины. Водитель признался в том, что имел женщину, которой нравилось это делать на кухонном столе, подавать ужин своему супругу на том же уютном, как гренок, местечке вместе с маслом, какое намазывала она на его исходящий паром хер. Она была актрисой, ела три авокадо в день регулярно, как часы.

– Хотите, сон расскажу? – спросил стопщик.

– Если не слишком длинный.

Стопщик умолк, кратко задумавшись, не нанесено ли ему этим оскорбление, но решил, что нет, форма головы у этого другого – она честного, уважаемого типа. Вместе с тем грязные пальцы не могли не забрести к ноге проверить… ага, верное лезвие на месте.

– Это не просто сон во сне, – пояснил стопщик. – Днем он мне тоже покоя не дает. Никак, похоже, не получается от него отпихнуться. Все замирает. Я могу быть где угодно. На пляже, вода мягкая и пенная, небо красное и лиловое. Подбегает собака, черный лабрадор с неизбежными глазами Бэмби, и это животное на меня смотрит, а я шевельнуться не могу, я не хочу шевелиться, движение – боль, мне безопасно, я в раю… Или вот как: я в машине. Что за машина? Не знаю. Как я в нее попал? Не знаю. Куда я еду? Не знаю, но отвечать мне некому, никто – мне – не – мешает.

– Как эта машина, Рей?

Стопщик сделал вид, будто осматривает салон.

– Ну да, Том, в точности как эта машина.

– Я знаю такой сон, Рей. И в моем странствующая душа, которую я встречаю на своем пути, оказывается переодетым ангелом, который являет мне свое сияние, направляет колеса мои к сверкающему городу в небе.

– Слыхали когда-нибудь, Том, про такое индейское племя на севере, где верят, что если у двух умов один сон на двоих, то они когда-то давно во времени были друг с другом связаны, духовные сородичи, в их костях – части одной головоломки.

– А у вас во сне, Рей, я кто?

Стопщик допил последний глоток из бутылки.

– Это просто. Вы тот парень, которого я убью, чтобы перейти в следующий мир.

Водитель рассмеялся.

Стопщик облизнул горлышко бутылки с енотовым прилежанием, вогнал розовый свой язык в стеклянное горлышко, затем метнул пустую тару в налетевший знак «НЕ МУСОРИТЬ ШТРАФ $150.00». Пролетела мимо.

Мгновенное затишье между водителем и пассажиром превзошлось неистощимыми потугами пастора Боба, который запустил возможностную бомбу в крепость Сатаны в Чилликоти, Огайо, где какой-то нуждавшейся сестре требовалось срочное финансовое исцеление.

– Так эта ваша машина мечты, – осведомился стопщик, – в музее знают, что она у вас?

– «Форд Галактика» 69-го года, – похвастался водитель. – Знак и символ моей путанной и дикой юности.

– Вы ее что, угнали?

Водитель, грызший себе ноготь, замялся, осматривая ущерб.

– Ну, вообще-то говоря – да.

Стопщик сидел предельно тихо на своем сиденье, сократившееся присутствие, лицо, как резная фигура на носу корабля, обращено к линейному безумию дороги, к миле за трудной милей суеты и выхлопа. Он сознавал, что его перемещают, свою неподвижность при перевозке в стальной «клетке» (у мотоциклистов так называли четырехколесные средства передвижения), пересеченное пространство захлопнулось в клетке времени, движущейся по какой дороге? к какому концу? Но теперь он думал под словесной поверхностью, как думает животное, глаза его глядели на самих себя в треснувшем зеркальце на дверце без цвета или узнавания. Как волшебного амулета коснулся он отрезка металла, пристегнутого к его ноге. Люди повсюду и всегда в конечном итоге глубоко разочаровывают.

– В чем дело? – спросил водитель.

– Выпустите меня. – Стопщик перегнулся через сиденье, взвалил котомку себе на колени.

– Это же не ваша остановка, Рей.

– Вот здесь где угодно.

– Я сменил номера, если вас это беспокоит.

– Сейчас.

– Но, Рей…

– Останавливай свою долбаную машину!

– Как угодно, Рей, но должен вам сказать – я только-только начал получать удовольствие.

«Галактика» замедлилась на узкой обочине, пальцы стопщика уже обернулись вокруг дверной ручки.

– Только что вспомнил, – сказал он. – Я забыл маму на прощанье поцеловать. – И тут дверца распахнулась, и он исчез.

Земля отвесно спускалась в густо заросший овраг. Стопщик пересек пятнистое поле высокой травы, разметывая перед собой взрыв белых капустниц и пыльно-бурых кузнечиков с темными бумажистыми крылышками. Деревья теснились прямые и высокие, как мачты антенн. Он пробирался вниз, цепляясь за грубую крошащуюся кору. Под рукою своей он чувствовал, как гудит сосна, ощущал ухоженную машинерию нечеловеческого мира. В самом низу – надорванный голос незримого ручейка, трение ветра о ели.