приказом — освобождающим германского солдата от ответственности за совершенные преступления. Леман получил грубый выговор от Кейтеля. «Господин министериалдиректор, здесь мы ведем речь о юрисдикции. Комиссары не имеют вообще ничего общего с юрисдикцией». Тем не менее именно Леману Варлимонт послал свой окончательный проект приказа о комиссарах, который включал в себя правила казни любым офицером с дисциплинарными полномочиями. Леман главным образом был озабочен тем, чтобы не навлечь на суды вермахта дурную славу, поэтому он вставил последний параграф, который получил одобрение Гитлера. В нем говорилось, что военным судам не должны поручаться «меры, указанные под литерами I и II».

Это совпадало с тем, как Леман справлялся со своим собственным заданием, приказом о юрисдикции, — старание, которое не принесло ему почестей. И еще меньше этот приказ помог сохранению репутации Альфреда Йодля. Хотя, как и все другие, Йодль утверждал, что был возмущен требованиями Гитлера, что он поставил замечания на полях текста Варлимонта. Это было предложение представлять расстрел комиссаров как репрессии. И причиной для репрессий считать войну, которая еще даже не началась. Йодль добавил следующее: «Надо быть готовыми к мести, направленной на [сбитых] немецких летчиков». Таким путем, похоже, можно было избежать риска неповиновения Гитлеру и в то же время «сохранить в чистоте доброе имя вермахта».

Это произошло 12 мая. Без каких-либо изменений по существу бумага Варлимонта была разослана Браухичем как «Приказ от 8 июня», после того как он председательствовал лично на совещании, где вырабатывались правила, по которым советские пленные будут передаваться гестапо. Фразы, которые имеют подпись Браухича, мало чем отличаются от гитлеровских:

«В борьбе с большевизмом нельзя рассчитывать на то, что враг будет действовать в соответствии с принципами гуманности или международного закона. В особенности следует ожидать, что обращение с нашими пленными со стороны политических комиссаров всех типов, являющихся истинными столпами сопротивления, будет жестоким, нечеловеческим и будет диктоваться ненавистью».

Поэтому приказ убивать комиссаров относился к комиссарам любого типа и положения, даже если подстрекательство к саботажу и сопротивлению было всего лишь из области подозрений. Если человека признали комиссаром, то он должен быть расстрелян на месте. Видимо, Браухич думал, что им достаточно будет попасть в немецкие руки — с соответствующими их званию отличиями. В самом конце шел пункт, спасающий Варлимонта; в действительности все это говорит о том, что мирные администраторы не будут расстреливаться на месте; решение о них будет принято позже, и вряд ли стоит передавать их в руки гестапо. «В принципе личное впечатление от поведения комиссара более важно, чем факты дела, для которого может не существовать доказательств».

Правила казни захваченных людей, которые не были расстреляны на месте, но переданы гестапо, все еще должны быть составлены по согласованию с Гейдрихом; но они уже сформировали позицию германского солдата, который, если получит такой приказ, может расстреливать всех, включая почтальона или ассенизатора. Его позиция защищалась основным распоряжением приказа о юрисдикции, который был издан Кейтелем 14 мая. Этот приказ был сложен для составления, и полковник Леман, которому была поручена эта работа, оказался в некотором роде препятствием в этом деле. Он знал, что происходило до 3 апреля, когда получил свое задание от Кейтеля. За несколько месяцев до этого Леман выяснил у полковника Рудольфа Шмундта, адъютанта Гитлера при ОКВ, что в следующей кампании фюрер собирается «оставить суды дома». Леман не на шутку испугался. Он запланировал сделать весь документ нерабочим, полностью цепляясь за слова Гитлера. Поэтому он составил абсурдный приказ, направляя всех армейских офицеров-юристов в их боевые подразделения и назначая в полевые трибуналы только неопытных офицеров, и Кейтель уже в полном отчаянии вызвал Лемана в Берхтесгаден и снова стал угрожать «этой профессорской персоне» (как слышали, позже Леман говорил на древнегреческом в американском лагере для интернированных лиц) самыми суровыми дисциплинарными наказаниями. К счастью, говорит Леман, там присутствовал Йодль, и он успокоил Кейтеля. Так что Леману было позволено уйти и подготовить новый приказ, который оставлял бы за военными судами крупицу самостоятельности в случаях советского гражданского сопротивления.

Такова была история Лемана, но его показания на процессе над ОКВ выявили, что он был так запуган Кейтелем в Берхтесгадене, что не оставил судам никакой самостоятельности вообще. И Франц Гальдер, и Ойген Мюллер — генерал при Браухиче для специальных поручений — пытались уговорить Лемана подготовить пункт, который, по крайней мере, оставлял судам право выносить решение в случаях, которые не очевидны на первый взгляд. Но Леман отказался это делать. Он заявил, что, если советские граждане будут оправданы военным судом, это придется зарегистрировать и что такие случаи могут привлечь внимание Гитлера, как это уже происходило в нескольких эпизодах во время Польской кампании. Еще одно вмешательство Гитлера может означать конец военным судам, так что для того, чтобы защитить их существование, Леман не дал им права голоса в этих вопросах. В приговоре американского трибунала в Нюрнберге говорится, что Леман пожертвовал невинными жизнями, чтобы спасти военные суды от гитлеровской критики. Он был приговорен к семи годам заключения, что фактически для него это означало освобождение в конце 1950 г.

Черновой вариант Лемана был разослан Кейтелем 14 мая. Двадцать три экземпляра, подписанные обладающим глубокими знаниями историком Куртом фон Типпельскирхом, достигли канцелярий начальников департаментов, включая адмирала Канариса и полковника Хассо фон Веделя, руководителя пропаганды армейских вооруженных сил. Хотя этот приказ и приостановил на неопределенное время полномочия военных судов в отношении гражданских правонарушений в Советском Союзе, он предусматривал последующую организацию гражданских судов. А пока подозреваемые должны были задерживаться без всякой причины и дожидаться судебного разбирательства, будь то гражданское или военное. Военные трибуналы не должны были растрачиваться на советских граждан или партизан, чья судьба должна решаться любым германским офицером, имеющим звание, эквивалентное командиру батальона. Эти офицеры могли приказать применение коллективных карательных мер против целых сообществ людей. С другой стороны, они не были обязаны привлекать к суду своих собственных солдат за преступления против граждан, и они должны были собирать военный трибунал только в тех случаях, когда это преступление угрожало дисциплине. Эта часть приказа была усилена распоряжением Кейтеля от 29 декабря 1942 г., которым запрещалось подтверждение любого приговора военного трибунала, который был вынесен в связи с действиями против партизан.

«Рассматривая в суде преступления такого рода, необходимо держать в уме, что большевистское влияние несет ответственность за все проблемы Германии, начиная с коллапса 1918 г. Судьи обязаны быть суровыми в случаях, когда преступления являются симптомами мятежа, но менее суровыми, когда речь идет лишь о бессмысленном уничтожении имущества, которое может иметь неблагоприятное