Шрифт:
Закладка:
Яков Константинович торопится на совещание, и нам снова не удалось поговорить.
– В другой раз… Хорошо?
И с лёгкой грустинкой смотрит в простреленное солнечным лучом окно. Точно так же он смотрел утром вслед сейнеру, уходящему на промысел…
Море рушит камень и рвёт железо. И рыбаку приходит время последний раз сходить на берег. Но человек не камень и не железо. Он и на земле продолжает свой рыбацкий морской труд. Потому так уверенно уходят на промысел другие…
2. Солёные мили
…Где-то далеко над океаном родился ветер. Он был ещё молод и поэтому самоуверен.
– Кто сильнее меня? – воскликнул ветер и, задёрнув звёздное небо тяжёлым занавесом из туч, вызвал море на единоборство.
– Мальчишка, – проворчал старик океан. – Самый сильный – это я!
И поднял волны до самых туч…
Три дня и три ночи напрягал свои силы ветер, три дня и три ночи боролся с ним океан. Удары ветра крепли час от часу. Он хлестал вздыбившиеся волны колючей снежной метелью, рвал с их гребней седые бороды пены, а волны вставали всё выше и выше и всё чаще растрёпывали хвостатые кромки туч, гонимые ветром над ними. Грозный океан смеялся над тщетными потугами ветра, подставляя его яростным ударам мускулистую грудь. Это был испытанный боец, не знающий себе равных.
А ветер, всё более свирепея над взъерошенным им же морем, бил громом из туч:
– Я разобью волны о скалы!
И гнал их неисчислимые стада к берегу. Он бросал волны на вызубренные лезвия скал, дробил их в водяную пыль, в ярости смешивая её со снежной метелью. Но волны всё шли и шли, и не было им конца.
И тогда ветер понял, что ему не совладать с волнами, что его сила только удесятеряет силу океана. И он… сдался: сорвал с низкого неба тяжёлый занавес из метельных туч и умчался за высокие хребты. А волны ещё долго рушились у скал, салютуя победе океана. Только звёзды на качающемся небе таинственно перемигивались и чему-то загадочно улыбались…
– Отдать якорь, – устало сказал капитан и улыбнулся стоящему у штурвала матросу. – Вот мы и дома…
…Удивительно, как он только помещался в такой маленькой тесной каютке? Здесь нет ничего лишнего: койка, столик и диван, а на свободной площади пола не развернуть и носового платка. Он сидит напротив меня, на койке, и немного сутулит широкие плечи тяжёлоатлета. И не по природе так, а скорее всего по многолетней привычке рослого человека, вынужденного долгими месяцами жить и работать в такой вот тесноте с низкими подволоками-потолками, узкими переходами крутыми трапами.
Мы уже курим по второй сигарете, а разговор всё не клеится. Я знаю, зачем сюда пришёл и что мне надо, но уже целая серия моих первых вопросов разбилась о его односложные ответы:
– Да ничего интересного… План выполнили ещё в мае. Сейчас уже 134 процента… Да ничего из ряда вон выходящего… Работа просто…
Он улыбается немного сконфуженно, пожимает тяжёлыми плечами. А сам думает, наверное: чёрт тебя принёс с твоими вопросами. Работы невпроворот…
С Евгением Петровичем Лашкевичем, капитаном РС «Ногайск», мы познакомились немногим больше недели тому назад на отчётно-выборном партийном собрании. Он тогда только что вернулся с сайровой путины и, как говорится, с корабля на бал – его сразу же усадили в президиум как представителя экипажа, занявшего первое место в социалистическом соревновании. Фамилии его и партгрупорга судна, стармеха Александра Александровича Головковского не один раз с уважением называли и в докладе, и в выступлениях в прениях. Тогда-то мы и договорились о теперешней встрече. И вот тебе, пожалуйста:
– Ничего интересного… Ну, что я могу рассказать особенного? Команда замечательная. С такими ребятами только и работать…
– Трудной была путина?
– Как обычно… Пришли в район лова за три дня: вышли из Нерпы третьего июля, а День рыбака уже встречали у Шикотана. Возвращаться было труднее – норд-вест гнал навстречу крутую волну…
– А как День рыбака отметили?
Глаза его зажигаются лукавством и хитровато щурятся:
– По честному сказать?
– Ну, конечно.
– Сварили уху. Володя Бутенко, наш кок, с помощниками из команды пельменей налепил… Отдохнули после перехода…
А путина была всё же на редкость трудной и сложной. Были и штормы, и плотные туманы («Сейнеров как машин на Ленинской во Владивостоке. И не видишь ни одного, даже собственный носовой кубрик в серой вате тумана. Уткнёшься в локатор, по радиотелефону со встречными судами договариваешься, каким бортом удобнее разойтись. Так и лавируешь на малом ходу. А в эфире чего только не наслушаешься»), и море тряслось, и пепел с неба сыпал («Вулкан Тятя на Кунашире разбушевался. Слышал, наверное? Выйдешь утром на палубу – пепла слоем в два пальца. Весь день над морем сумерки, и вода за бортом серая, грязная»), были и долгие недели вынужденного бездействия («Сайра запоздала. Месяц, считай, ждали. Уже тралы нам привезли, хотели за минтаем посылать в другой район. Но потом всё же стала подходить ночная красавица. Правда, совсем с другой стороны, откуда её и не ждали даже…»). Осенью море сторицей заплатило рыбакам за терпеливое ожидание – рыба пошла большими косяками («Если в августе мы искали сайру, то в октябре, в основном, тратили время на поиски плавбаз и в очередях у рыбозаводов…»).
Теперь всё это позади. А впереди не менее трудная зимняя рыбацкая вахта. Но с такой командой, как на «Ногайске», и зимние штормы не страшны. Испытанный, работящий народ: и старпом Михаил Михайлов, и второй штурман Иван Пухальский, и стармех Александр Головковский, и третий механик Пётр Чуркин, и матрос Анатолий Калашников, и повар Владимир Бутенко. Да всех и не назовёшь одним духом – шестнадцать человек!
– Вот закончим небольшой ремонт и – в море. Надо помочь комбинату выполнить план и по пищевым породам рыбы…
– А не надоедает вот так всё время: дома – неделя, полгода – в море?
– Так ведь работа такая – сам выбрал…
И он снова улыбается, непринуждённо, добродушно. Нет, он не потомственный рыбак, как, например, Колобихин или целая династия Приписновых, да ещё многих других из посёлка Нерпа. Одиннадцать лет тому назад он ещё был шахтёром – два года после профтехучилища работал в Донбассе. Брат, к тому времени уже ставший
