Шрифт:
Закладка:
— Бедняжка Дорида! Как ужасно! А против царя тоже что-нибудь было в этих признаниях?
— В официальных отчетах его имя не упоминалось.
— Ну, это и не нужно. Однако он в большой опасности.
— Ты, правда, так думаешь? Заговорщики, если заговор вообще существовал, хотели сместить Ирода и сделать царем Ферору, так что Антипатра никак нельзя обвинить в соучастии. Говорят, царь воспользовался удобным случаем для изгнания Дориды, будто бы огорчившей его слишком суровым обращением с младшими женами. Она старалась поддерживать старые дворцовые обычаи, наверно, потому что долго не жила во дворце. Ирод якобы вновь окажет ей должные почести, когда Антипатр вернется из Рима. Говорят, Антипатр очень опечален дошедшими до него вестями, но за себя не боится. И если во всем этом есть хоть крупица правды, так это то, что он самый почтительный сын, который когда-либо был у отца-злодея.
— Правильно говорят. Царю Антипатру ничего не страшно. Он ослеп от своей дурацкой верности, и она доведет его до беды. Только беда будет настоящей. Он погибнет. Я уверена.
— Почему, госпожа, ты думаешь, что царь желает смерти Антипатра?
— Понятия не имею. Знаю только, что Ирод никогда не сделал бы его царем, если бы не замышлял его убить. Теперь еще Дорида навсегда покинула дворец, и у Антипатра не больше шансов выжить, чем у играющего со змеей ребенка.
Сидевшая за шитьем Мария вдруг вскрикнула и побелела.
— Дочка, что случилось? Ты похожа на смерть.
— Я уколола палец. Смотри, кровь!
— Ты такая замечательная умелица, а все еще не привыкла к уколам? Или ты боишься крови?
— Иголка острая. Чуть не дошла до сердца.
— Скорее, Силом, — крикнула Елисавета. — Принеси лекарство. Ты знаешь где. Честное слово, девочка без сознания! Ты что-нибудь понимаешь?
— Я видела, как она уколола себя, когда почувствовала, что теряет сознание. Нет, она потеряла сознание не оттого, что укололась. Однако, госпожа, тебе не удастся скрыть от меня правду. Когда я в первый раз вошла в дом твоего отца, твоей младшей сестре было столько же или почти столько же лет, сколько этой девушке, а она вылитая Анна. Господь милостив к ней. Она красива. Вот лекарство. Я дам ей. Ты помнишь, госпожа, как посылала меня к Анне, когда ей настал срок рожать? Не этому ли ребенку я помогла явиться в мир?
— Замолчи, Силом! У тебя, как всегда, ни стыда, ни совести!
— О да, госпожа, и ты, как всегда, простишь меня. Мария очнулась и, не говоря ни слова, взялась за работу, правда, вскоре она извинилась и попросила разрешения уйти в спальню.
Через несколько дней Силом опять сидела с Елисаветой в саду.
Между ними на плитах лежал мешок с розовыми цветами, с которых они срывали лепестки для благовоний. Силом спросила:
— Госпожа, ты ничего не заметила в своей юной приятельнице, о которой я ничего не должна знать?
— О чем ты?
— О том, что через несколько месяцев после того, как ты благополучно разрешишься от бремени, у меня будет еще работа. Обрати внимание на ее цвет лица.
— Ах, Силом, ты не шутишь? Ты ведь любишь пошутить. Это правда?
— Правда. Почему ты так смотришь на меня, госпожа? Я слышала о девочкином замужестве, хотя никто не знает, зачем ее отправили сюда.
— Силом, что тебе известно?
— Брат моего мужа служит писцом в Храме, и это он собственной рукой писал брачный контракт Марии и твоего зятя Иосифа Еммауса из дома Давидова. Вспомнив, что я служила у ее матери, он рассказал о нем моему мужу.
— Когда же отпраздновали свадьбу?
— Не знаю. По девочке видно, что скоро.
— Силом, честное слово, я попала в очень трудное положение, и самое ужасное, что мне известно не больше твоего.
— Ты думаешь, ребенок не Иосифа?
— Я запрещаю себе думать о чем-либо подобном и тебе тоже запрещаю.
— Как скажешь, госпожа.
— Силом, ты добрая. Помоги нам.
— Хорошо, госпожа. Ради моей госпожи Анны и ради тебя, да и ради девочки тоже. Но почему она тогда потеряла сознание? Разве мы говорили о чем-нибудь таком, что ее близко касается?
— Да нет, мы говорили о царевиче Фероре и о его жене, и еще о царе Антипатре. Может быть, она нас не слушала, а погрузилась в свои мысли и неожиданно разволновалась, представив, что ждет в будущем ее ребенка? Я сказала о ребенке, который играет со змеей. Наверно, она испугалась?
— Наверно, госпожа. Интересно, она знает о своем положении?
— Нет, не думаю. Но скоро узнает. И тогда ей придется что-нибудь мне рассказать. А пока я ни о чем не буду ее спрашивать, и ты тоже, пожалуйста.
В тот же вечер Мария пришла к Силом.
— Госпожа Елисавета сказала мне, что ты не болтлива.
— Госпожа Елисавета зря никого не хвалит, и я благодарю ее за доброе мнение обо мне.
— Силом, я пришла к тебе, потому что не обо всем могу просить мою госпожу. Может быть, ты мне поможешь? Это очень важно. В Италии есть один человек, которому я хотела бы кое-что сообщить. Ты говорила, твой муж ведет дела с купцами. Может быть, они возьмутся тайно переправить мое послание? У меня есть немножко золота, и ты его получишь, если исполнишь мою просьбу. Погляди, вот золотая булавка из Вавилонии. Я тебе ее отдам, хотя это подарок моей любимой матушки. Силом ответила, как могла, спокойно:
— Оставь булавку себе, девочка. Послание будет доставлено.
Мария в изумлении уставилась на нее.
— Я еще ничего тебе не сказала.
— Ты мне все сказала, когда уколола палец.
— Я тебя не понимаю.
— Послание отправили в тот день, когда я уезжала из Иерусалима.
— Ерунда какая-то. Кому?
— Тому человеку, о котором ты думаешь. В нем его предупреждают о намерениях его отца. Я не сказала госпоже Елисавете, что знаю о подстерегающей твоего друга опасности.
— Ты все знаешь?
— Нет, но я люблю тебя. И я отправила еще одно послание этому человеку, но уже отсюда. Мой муж уехал неделю назад, и он передаст его верному человеку в Фамне.
— О чем ты написала?
— О тебе.
— В каких же словах?
— В таких.
Силом наклонилась и начертила в пыли древнееврейские буквы:
ТЕФ-КАФ-ДАЛЕФ-ХЕ
ХЕ-ЙОДХ-АЛЕФ-ЙОДХ
ЛАМЕДХ-БЕФ-ТЕФ-ВАВ
— Мне такое письмо неизвестно, — сказала Мария. — Буквы вместо цифр?
