Шрифт:
Закладка:
Авторы, теряющие продажи, писали в администрацию пираток то слезные просьбы, то гневные меморандумы. Некоторые угрожали судом. Сколько угодно — пиратские домены регистрировались в нейтральных странах по хитрой схеме.
В этом круговороте мелочной лжи мы и барахтались. И Дахау приносили немалую прибыль, и себе на хлеб с маслом зарабатывали. Дазуров, разумеется, был в курсе наших мутных схематозов, и его все устраивало — по крайней мере, до поры. С Олей я продолжал встречаться и после его возвращения, по-прежнему не зная, чем это для меня обернется.
Наш роман теперь больше напоминал гостевой брак, чем какую-то там роковую страсть. Оля перевезла ко мне махровый халатик и пушистые тапочки, расставила в ванной косметику, стала готовить на моей кухне. Готовила она здорово, я уже устал от еды из доставок. С серьезных фильмов мы незаметно перешли на сериалы. Секс делался все ярче — мы становились ближе. Я сделал для Оли копию ключей от своей квартиры.
Любил ли я Олю? Не знаю. Единственной женщиной, которой я признавался в любви, была Катька. В двадцать один год это казалось естественным и неизбежным, и я, конечно же, всей душой в это верил. Время показало, что любовь — не фантазии в затуманенной гормонами головушке и не страстные соития на чужих кухнях, а годы размеренного быта, когда близкий человек бывает любым — раздраженным, больным, усталым, злым. Любовь, если она вообще существует — не вспышка немыслимого счастья, а экзамен, который надо сдавать день за днем; и мы с Катькой его провалили. Оба, как я теперь понимал, провалили. Потому Оле я громких слов не говорил и был благодарен, что она их и не требовала.
Из-за проблем с Зятем Оля переживала больше, чем я. Пару раз я видел, как она днем подновляла макияж — наверно, плакала в туалете. Она даже чуть похудела, но не так, как мечтала, а малость нездоровым образом. Однако не сдавалась, проводила конфликтные переговоры, пыталась выяснить причины проблем и найти решение. Ей даже удалось добиться отката нескольких самых провальных зятевых инноваций. Но в целом она оказалась почти так же беспомощна, как и мы все; видимо, не так уж велико было ее влияние на Дазурова, по крайней мере в деловых вопросах.
— Ну, не переживай ты так, — пытался я утешить ее, сам понимая, что получается не очень. — Знаешь, потому-то люди быстро начинают работать «на отвали», чтобы только их не уволили. По принципу «вы никогда не сможете платить мне так мало, как плохо я могу работать». Выгорают. Все равно от них ничего не зависит, всем плевать на их ценное мнение. И ладно бы их ущемляли в интересах увеличения прибыли, это хотя бы можно понять. Но часто просто потому, что какой-нибудь большой шишке надо пристроить зятя.
— Это неправильно, — упрямо отвечала Оля. — Я все равно буду пытаться договориться, чтобы все работали в общих интересах. Это и есть корпоративные коммуникации, а не только пьянки с квестами и новые кофе-машины.
Чем труднее становилось, тем упорнее Оля пыталась сделать все, что только было в ее силах. Я лишь вяло завидовал ей. Сам я давно уже не верил в «Натив».
* * *
По лицу Каннибаловны сразу стало понятно, что новости будут, как обычно в последнее время, скверные.
— Олег Витальевич, я насчет Никитиной…
— Акамэ?
— Наташи.
— Чего с ней?
Каннибаловна вздохнула с несвойственной ей нерешительностью:
— Я в этом сама-то не понимаю ничего… меня тестировщики просили с вами поговорить, сами не полезли. Наташа все же ваша, так сказать, протеже…
Я напрягся не на шутку. Неужели Дазуров с ней что-то… но при чем тут тогда тестировщики?
— Да что стряслось? Говорите прямо уже!
— Тут метрики за месяц, — Каннибаловна передала мне исчерканную маркером распечатку. — Я не вполне понимаю, как это посчитано, надо тестировщиков спросить… В общем, красным тут статистика по Наташиным объявлениям. Синим — общая.
С первого взгляда стало понятно: в одни дни объявления Акамэ давали в среднем столько же переходов, сколько работа других дизайнеров, а в другие даже и меньше. Я выдохнул с облегчением. Все же не сексуальные домогательства к несовершеннолетней, и то хлеб.
— И на старуху бывает проруха. У всех случаются неудачные запуски. Но спасибо, Анна Ганнибаловна. Мониторьте для меня ситуацию, пожалуйста.
В следующем месяце статистика не выправилась, показатели Акамэ просели еще сильнее. Возможно, что-то изменилось в ней, а может, она осталась прежней, но изменилось что-то в инфопространстве. Так или иначе мемасики, шуточки и забавные картинки Акамэ перестали цеплять аудиторию. Чем бы ни был ее странный талант, похоже, он прошел вместе с пубертатными прыщами.
Я позвал ее поговорить об этом, но начал с того, что тревожило меня по-настоящему:
— Скажи, Акамэ… Наташа… Юрий Владимирович тебе не звонил или не писал чего-нибудь?
— Дазуров? Мне? Да с чего бы? Он чего, про меня спрашивал?
Похоже, ее недоумение было искренним. Я незаметно выдохнул. Пожалуй, Дазуров в самом деле не из тех, кто станет преследовать женщину — они сами гроздьями вешаются к нему на шею.
А про Акамэ говорили, что у нее роман — краш, значит — с тем лохматым пареньком, который перешел из админов в программисты. Но это уж совсем не мое дело.
— Да вроде нет. Ладно, я о другом поговорить хотел. Ты через год школу закончишь, и учиться дальше надо, Акамэ. «Натив» может оплатить тебе ВУЗ как стажеру. Ты выбрала уже, куда поступать будешь?
— Да на кой мне?
Я вздохнул и достал исчерканные маркерами распечатки:
— Смотри…
К чести Акамэ, она не расплакалась, не впала в истерику, даже не стала путанно оправдываться. Помолчала минуту, опустив лицо в сплетенные пальцы — на ногтях у нее был черный лак с тонкими красными узорами. Потом посмотрела мне в лицо:
— Делать будем — что?
— Говорю же, давай учиться тебя отправим. На дизайнера или на медиапланировщика, ну или как сама выберешь. На одном таланте далеко не уедешь. Хочется, чтобы все получалось само, а надо учиться, развиваться, расти. Да, это бьет по самолюбию, но многие на это натыкаются в какой-то момент так или иначе.
Акамэ пожала плечами и ничего не ответила.
— Будешь у нас на полставки работать, пока учишься. Зарплату, конечно, придется сократить, ведь за ВУЗ «Натив» будет платить. Если не поступишь на бюджет.
Лоб Акамэ прорезала тонкая морщинка. Я понимал — ей сейчас непросто. Она привыкла считать себя талантливой, исключительной, свободной от взрослого мира с его унылыми правилами. Это была моя вина — я приучил ребенка к деньгам, обнадежил, внушил какие-то иллюзии, а теперь тыкаю носом в то, что она такая же, как все.
А впрочем, какого черта! Разве все мы не проходим через что-то подобное?
— Я кое-что для тебя купил.
Из ящика стола я достал справочник абитуриента.
Акамэ приподняла левую бровь:
— Бумажный?
Я улыбнулся:
— Знаешь, я сам каждый день работаю на заполнение Интернета мусором, потому доверяю только бумажным книгам. Тебе сейчас уже надо понять, по каким предметам ЕГЭ сдавать, к чему готовиться.
Акамэ осторожно взяла в руки книгу — словно артефакт инопланетной цивилизации. Ее лицо не выражало никаких эмоций, кроме снисходительной скуки — как, впрочем, и всегда. Наверно, она слишком презирала людей, чтобы доносить свои чувства, или даже чтобы вообще испытывать к нам какие-то чувства. Что же, все равно ей придется как-то с нами, людьми, ладить. Всем приходится.
— Я подумаю, — сказала Акамэ.
* * *
Протасова я повстречал в сортире. Вообще мне уже два дня надо было переговорить с ним про очередной срыв дедлайна по релизу, но я оттягивал эту встречу как мог. Он, понятное
