Шрифт:
Закладка:
Я с минуту тупо смотрел на заставку операционной системы. Горы, где не бывал, и едва ли уже побываю. Надо же, и вправду поверил, что немцы нам портить жизнь не станут… Идиот.
Я набрал Олю.
— Але! — весело ответила Оля на втором гудке.
— Занята?
— Ну как… Вообще да… но нет, на самом-то деле нет.
— Приезжай ко мне.
— Часа через два, идет?
— Идет. Жду.
Я раскопал в шкафу новенький комплект постельного белья. В первый раз мы кувыркались на несвежих простынях, а вот теперь пусть все будет красиво. Хотя что тут красивого — прямо послать Дазурова я не могу, он меня крепко за яйца держит, так хоть жену его стану потрахивать? Самому не противно?
Я прислушался к своим ощущениям. Противно не было. Как угодно было, но только не противно. Дазуров не вечно же будет торчать в Дахау… Как знать, может, за этот перепихон я заплачу жизнью.
Да и ну ее к чертям, такую жизнь.
* * *
— Последний из списочка подал заявление, — отчиталась Каннибаловна на моем мониторе. — Вон, я в офисе еще, сама приняла, чтобы все чики-поки, строго по процедуре. Итого минус восемь человек. Все оформлены, трудовые выданы на руки. В конце месяца получат последнюю зарплату. Две недели я уж не стала их заставлять отсиживать.
— Все идет по плану, — резюмировал я. — Трепыхался кто-нибудь?
— Двое пытались соглашение сторон продавить и хотя бы пару месячных окладов выцыганить, — Каннибаловна усмехнулась. — Ну, я им популярно объяснила, почему склочные работники с такой записью в трудовой будут никому не нужны.
— А это правда? — полюбопытствовал я.
— Да в трудовой все равно стояло бы «по собственному». Да и никто на ту трудовую не смотрит уже давно. Но люди верят. Они вообще доверчивые и прав своих не знают.
Разумеется, мы именно таких и выбрали для сокращения. Самые слабые звенья. Каннибаловна виртуозно умела решать эти вопросы, без шума и пыли. У соседей по офису в таких случаях ненужным работникам даже угрожали физической расправой — один сотрудник сделал запись такой беседы и судился, но суд проиграл.
— А если бы они уперлись, мы бы смогли уволить их по закону?
— Да ни в жисть, — Каннибаловна усмехнулась. — Закон в России знаешь как работника защищает? А с удаленкой этой и за отсутствие на рабочем месте не прищучишь… Аттестации — липа, должностные инструкции — филькины грамоты, сам знаешь. Просто есть способы превратить жизнь работника в ад, и люди боятся.
Мы немного помолчали.
— Я вот в нулевые так влипла, — сказала вдруг Каннибаловна, задумчиво прищурясь. — У меня тогда Ксюха родилась только. Папаша ее сперва соловьем разливался, как спит и видит счастливую семейную жизнь. А когда аборт стало поздно делать, осознал вдруг, что не готов к отцовству, и свалил в закат. Зарплату черную в своей конторе попросил, так что хрен с него, а не алименты. Мать моя свою личную жизнь устраивала, мы с Ксюхой ей не сдались. Снимали облезлую однушку в пяти остановках от конечной. Ничего-то у меня в жизни не было, кроме работы в паршивой госконторе. Там кое-как, но платили, и обязаны были соблюдать закон о труде хоть для виду; и в это вот я вцепилась намертво. Ксюху полугодовалую в ясли сдала, вышла на работу. А коллективчик там был… тот еще гадюшник. Тетки уже и не знали, как меня извести. Рабочее место выделили напротив лифта, чтобы все об меня спотыкались. То заваливали бессмысленными заданиями, то вовсе никаких не давали неделями. Чморили как могли что на совещаниях, что в кулуарах. Но я как штык, каждый рабочий день, с девяти до шести торчала на своем месте. Даже в сортир — строго в обеденный перерыв. Все равно эти суки дважды пытались акты о дисциплинарных нарушениях составить, и в отпуск не выпускали. Я на них трудовую инспекцию натравливала четыре раза. И так до трех Ксюхиных лет, там-то уже нормальную работу нашла. А тогда другого способа прокормить ребенка у меня не было.
— Ну да… Понимаю, — отозвался я.
Странно, но во всех этих видеоконференциях люди стали общаться откровеннее, чем в офисе. Кажется, мы все друг для друга превратились во что-то вроде попутчиков. Да и крыша от самоизоляции ехала понемногу.
— А эти, — презрительно фыркнула Каннибаловна. — Да разве ж они умеют за себя постоять? Насмотрелись американских сериалов, где начальник орет «вы уволены!» и надо тут же паковать вещи в коробку, и думают, будто у нас так же. Если понадобится, половину офиса уволю одним днем, и никто не вякнет. При том, что могли бы упереться рогом — и хрен бы мы от них избавились.
До таких страстей, впрочем, пока не дошло. Однако «Натив» теперь выжимали, как лимон. Премии выдали только разработчикам, и то урезанные. Выплаты внештатникам сократились вдвое, потому что шли теперь из неофициального бюджета. Сотрудники массово обновляли резюме на хедхантерских сайтах, однако ушло в итоге только двое человек — экономику шатало, многие компании заморозили найм, так что изобилия вакансий не наблюдалось. А вот мы смогли нанять новых зубастых профи на довольно скромные зарплаты. Клиентская база пополнялась каждый день, работы было выше крыши. Пришлось под страхом следующего сокращения вводить практику сверхурочных, вечерами и по выходным. И да, от «Контр Страйка» остались только плакаты на стенах да ностальгические разговоры в курилке.
Жизнь тем временем постепенно налаживалась. К ковиду все попривыкли, сирены скорой на пустых улицах больше не пугали до усрачки. Многие переболели — тяжело, но не смертельно. В магазины вернулись раскупленные перепуганными гражданами крупы, в аптеки — антибиотики и жаропонижающие. Родители мои наконец перестали центнерами заказывать макароны и консервы. Детский сад и библиотека, где они работали, закрылись на карантин; я снял для них на лето дачу под Звенигородом и организовал доставку продуктов. Обычно родители моих подарков не принимали, но так напугались ковида, что безропотно согласились самоизолироваться за городом. Теперь наше общение ограничивалось созвонами, к моему немалому облегчению — не приходилось пересекаться с Игорем на семейных обедах. Видеть этого говнюка я не хотел, знал, что наору на него или, чего доброго, снова отмудохаю.
На майские правительство обрадовало внезапными выходными — пришлось писать в корпоративную рассылку гаденькое письмо, что к нам это якобы не относится, поскольку мы на удаленке и вообще должны пахать на немецких хозяев без продыха. На корпоративном языке это называлось «становиться более клиентоориентированными».
Я предпочел бы питаться бомж-пакетами и штопать носки, если бы это помогло скорее выплатить чертов кредит и расквитаться с этой каторгой. К сожалению, это оказалось невозможно — по правилам Дахау на погашение долга можно было переводить не более половины зарплаты. Вроде бы забота о благополучии ценного сотрудника, а на деле — продление кабалы. Так что деньги было тратить, по существу, некуда. Поездка в Рим с Вадимом оказалась для меня последней. Путешествовать теперь было и не с кем, и некогда — вот я и работал почти без выходных, разве что изредка проводил воскресенье на диване, тупо пырясь во все сериалы без разбора. Да и какие путешествия со всеми этими карантинами… Я смотрел видео в Интернете: улицы Рима, год назад нашпигованныее туристами со всего мира, теперь были пусты, словно в постапокалипсисе.
Дазуров так и остался в Дахау, хотя какие-то самолеты пусть редко, но уже летали. По видеоконференции я вытряс из него обещание, что если мы закроем второй квартал еще лучше, чем первый, он все-таки выделит нам премиальный фонд.
Хуже всех пришлось внештатникам. Они и в самом деле были заменимы, как фильтры в кофе-машине; армия сидящих дома и нуждающихся хоть в какой-то подработке людей росла с каждым днем. Если раньше они могли стабильно получать небольшую, но все же пристойную оплату, то теперь их доходы просели чуть ли не на треть. Однако разработка требовала все больше разнообразной разметки, и мы постоянно набирали людей. Мало кто выдерживал больше пары месяцев, но некоторые приноравливались. Смирнов опять закидал меня гневными письмами. Я звонил ему и терпеливо объяснял, что ситуация вот
