– Я всё преодолею, дядя, обязательно преодолею, я смогу. Просто, мне… нужно поплакать.

– Хороший полководец знает, что нужно для победы. Иногда, достаточно просто поплакать, – Сосфен ласково погладил племянницу по уткнувшейся в его нагрудник голове. – Всем страшно, девочка. Ты царица, ты боишься, а подумай о простом стратиоте в твоём войске. Бой у вас один и смерть одна, но если победите, ты получишь царство, а он – чару вина и пару серебряков. Вопрос цены.

Бесконечно долгое время они молчали в тишине, прерываемой редкими всхлипываниями царицы.

– Я не хочу биться с тобой, дядя, – вымолвила она наконец, подняв заплаканное лицо.

– Я тоже, но есть ли у нас выбор?

– Не знаю. Если я сдамся? Что будет тогда?

– То, что ты написала в письме ко мне и в своих воззваниях к народу: ты сбежала потому, что тебя хотели отравить – это правда?

– Да, дядя, хотели, а недавно меня снова пытались убить.

– Тогда ты знаешь ответ.

– Знаю… Но, может, это правильно? Сколько людей погибнет, если мы будем сражаться? А так только одна я…

– Если так думать, тогда стоило выпить тот яд, а не втягивать других в свой мятеж. Зачем ты сделала то, что сделала, а теперь идёшь на попятную?

– Я не знаю, может я ошиблась? Может быть, мне следовало умереть, и тогда другие бы жили? Может я подвела этих людей, подвела наш народ?

– Может быть. И теперь собираешься сделать это снова, – Сосфен тяжело вздохнул. – Послушай, девочка, никто не знает до конца, насколько важен он сам, и к чему приведут его действия. Когда Иокаста отказалась платить дань варварам, сколько людей погибло в той войне? А сколько погибло бы от голода, если бы им заплатили? Сколько жило бы в нищете? Сколько угнали бы в рабство? А если подумать дальше? Если бы Герия осталась варварским данником без войска и казны, не напали бы на неё соседи? Сколько людей погибло бы тогда? Вообще, существовала бы она сейчас? Так и теперь: убей себя, и войны не будет, все воины останутся живы и отправятся домой. А что будет с ними завтра? Что будет с их семьями? Что будет с Герией? Ответь себе на этот вопрос, и реши, стоит ли сражаться или нет.

Кинана долго молчала, не сводя глаз с трепещущего пламени свечи.

– Ты действительно не можешь уйти со мной? – спросила она. – Никак?

– Нет, никак.

– Дядя, только пообещай мне: если не будет другого выхода, ты сдашься. Это ведь не нарушит твою клятву, да? Обещаешь?

– Только что ты кричала, что завтра умрёшь, а теперь советуешь мне сдаваться. Не рано ли ты делишь шкуру? Зверь ещё в лесу.

– У меня очень хороший план, – Кинана улыбнулась сквозь слёзы.

– Завтра увидим. А теперь иди, уже поздно. «Перед битвой ложись рано…

– …а не то проспишь трубу». Мне действительно пора. До встречи завтра. Пожалуйста, не дай себя убить, хорошо?

– Думай лучше о себе, – хмыкнул Сосфен.

Кинана бросила последний долгий взгляд на дядю и, резко отвернувшись, направилась к выходу.

– Постой, – окликнул её полководец. – Ты забыла про трофей.

Это было давнее правило игры, в которую они играли здесь, в окрестностях Псиллы, где полководец с семьёй имел обыкновение проводить середину зимы. Из шлема доставали табличку с названием древней битвы и разыгрывали её, используя вместо воинов вооружённых палками и пращами рабов. Если Темену или Кинане удавалось выполнить поставленную Сосфеном задачу, им полагался трофей – ценный и желанный подарок. Случалось такое, правда, крайне редко.

– А будет трофей? Какой? – Кинана обернулась, и Сосфен, на миг, вновь увидел живое, вечно любопытное лицо девочки, что бегала вслед за быстроногим Теменом в этих самых горах и, к вящему ужасу слуг, норовила залезть на самые отвесные кручи. Эврена, поглаживая заметно округлившийся живот, рассказывала об очередной проделке ребятни, а сам он тщетно силился напустить на себя суровый вид, сквозь который всё норовила пробиться глупая счастливая улыбка.

– Уговор есть уговор: за победу положен трофей, – Сосфен достал из ножен меч. – Знаешь, что это?

– Это твой меч.

– А знаешь, где я его взял? – Кинана совсем по-детски мотнула головой. – Когда твой отец надумал дать всадникам новые мечи, этот копис сковал для него гисерский кузнец – на пробу. Целый мешок серебра стоил. Сейчас все эйнемы говорят «герийский копис», а это самый первый из них. Брат подарил его мне, как он сказал «лучшему полководцу Герии». Задача: победить в бою. Справишься – награда твоя по праву.

– Тогда начинай прощаться с мечом, дядя.

Беззвучно рассмеявшись, Кинана вышла. Полководец долго смотрел на закрывшийся за нею полог шатра.

Глава VIII

Яркие лучи восходящего солнца, пробивающиеся сквозь щели в палатке, пробудили Гигия от крепкого здорового сна без сновидений. Не залёживаясь ни на мгновение, наварх упругим движением поднялся, откинул входной полог, и солёный, напоённый влагой воздух освежил его могучее, обнажённое, ещё хранящее тепло меховых одеял тело. При виде золотящейся на солнце морской глади Гигий торжествующе оскалился и шумно вдохнул. Он любил ставить свою палатку едва не на самой линии прибоя, чтобы даже во сне слышать дыхание моря, чувствовать его запах, всем телом ощущать его несокрушимую мощь. Море – орудие славы стратега Гигия и его возлюбленного Эфера. На море будут сокрушены все враги города Эйленоса, а значит и всего просвещённого мира. Покой, свободу и процветание несёт по морским волнам Гигий, наварх Эфера, и горе любому, кто встанет на пути, ибо он сын особенного народа и цели его священны.

Из-за спины послышался негромкий звук и мрачное лицо наварха мгновенно просветлело, стало ласково-мечтательным. Тепло улыбнувшись, Гигий обернулся. Лиск ещё спал, закутанный с головой. Из-под мохнатого одеяла виднелась лишь стройная нога, в полутьме палатки кажущаяся белой. Лишь дикий варвар, чуждый благородного чувства любви, смог бы остаться равнодушным при виде этого зрелища. Гигий застыл, точно скованный взглядом горгоны. Забыв о грядущей славе и победах, он жадно пожирал глазами то, что называл своим ежеутренним чудом. Спустись сейчас к нему кто-то из блаженных бессмертных и предложи исполнить любое