Милиционеры подобрались и посуровели. Меж торговых рядов пробирался высокий ухмыляющийся мужик. Он махал руками и что-то кричал. Старушки почтительно кланялись мужику. Мужик схватил огурец и запихал его в бороду. Когда он подошел к фотовитрине, лишь хрумканье слышалось из глубин мужиковой бороды. И вовсе не надо было быть москвичом, чтобы узнать в прибывшем Тюрьморезова Ф.Л.

Тюрьморезов Ф.Л. внимательно посмотрел на свое изображение.

— Все висит? — строго спросил он.

— Висит, — скупо отвечали милиционеры. — А вы на работу стали, Фален Лукич?

— Я вам сказал! — Тюрьморезов глядел орлом. — Пока мне не дадут соответствующий моему уму оклад 250 рублей в месяц, я на работу не стану.

— Да у нас начальник получает 150, — не выдержали милиционеры. — Ишь ты, чего он захотел, гусь!

— Значит, у него и мозгов на 150 рублей. А мне надо лишь необходимое для поддержания жизни в этом теле. — И Тюрьморезов указал на свое тело, требующее 250 рублей.

— Вы эти шутки про Тищенко оставьте, — жестко пресекли его милиционеры. — Последний раз — даем вам три дня, а потом — пеняйте на себя.

— Да что вы так уж сразу и кричите, — примирительно сказал Тюрьморезов. — На человека нельзя кричать. Христос не велел ни на кого кричать. Эх, был бы жив Христос — сразу бы мне отвалил 250 рэ в месяц. Уж этот-то не пожалел бы. А вы, уважаемые гражданы, а пока еще, между прочим, даже и товарищи, одолжите-ка человеку папиросочку. Дайте-ка, пожалуйста, закурить-пофанить.

Милиционеры замялись, а московскому гостю тоже захотелось принять участие в событиях.

— Может, моих закурите? Американские. «Винстон». Не курили?

— Могу и американских, — согласился Тюрьморезов. — В свете международной обстановки могу и американских. Дай-ка два штука, братка, коли такой добрый.

И он выхватил из глянцевой пачки московского гостя множество сигарет. Спрятал их за уши, затырил в дремучую бороду.

— Ну и фамилия у вас! — игриво сказал московский гость, поднося Тюрьморезову огоньку от газовой зажигалки. — Вот уж и родители, верно, были у вас, а? Оставили вам фамильицу!

И тут Тюрьморезов Ф.Л. на глазах всех присутствующих совершенно одичал. Его волосы вздыбились, глаза налились кровью, и даже сигарета торчала изо рта, как казацкая пика.

— Ты чего сказал про родителев, кутырь?! — мощно выдохнул Тюрьморезов и протянул длань, чтобы схватить московского гостя за грудки.

— А ну-ка прими руки, Тюрьморезов! — крикнули милиционеры и грудью стали на защиту москвича.

— Да нет. Он — ничего, — стушевался гость. — Он за внешней оболочкой прячет доброту. Вы, пожалуйста, не обижайтесь, товарищ Тюрьморезов. Я — так.

— А вот и не бухти тогда попусту, раз так, — с удовольствием резюмировал Тюрьморезов, смачно выдохнул дым и навсегда остался жить в Сибири.

А московский гость вскорости возвратился в Москву. Там он и служит сейчас на прежнем месте, в издательстве на букву «М». Начальство им очень довольно, и к празднику он было получил хорошую премию. Но ее у него почти всю отобрала жена, потому что захотела купить себе норковую шубу. Насмотрелась разных фильмов на закрытых просмотрах, вот и захотела. А ведь такая вещь стоит громадную сумму. Вот вам типичный пример отрицательного влияния буржуазной эстетики на слабую душу.

* Виктория. — Так в Сибири именовали всю садовую клубнику, хотя на самом деле «виктория» лишь один из ее сортов.

Ли чо ли — что ли (сиб.).

Шесть месяцев прошло. — Редкий случай в этих рассказах, когда дата действия указана точно. А вообще-то многие их ситуации примеримы и к нашим дням.

— В свете международной обстановки могу и американских. — В это время как раз была так называемая разрядка, то есть попытка осуществления международной политики, направленная «на снижение агрессивности противостояния стран социалистического и капиталистического лагеря». Выпустили сигареты «Союз-Аполлон», сняли фильм «Синяя птица», построили в Новороссийске завод «Пепси-колы». Потом все накрылось в связи с вводом в Афганистан советского военного «ограниченного контингента».

Газовая зажигалка — тоже дефицит тех лет.

Кутырь — чванная, надутая, наглая персона (сиб.).

Единственное желание

Вечером в понедельник я, как обычно, сидел дома и смотрел в окно. Там шел дождь и спешили на вечерние занятия студенты. Дождь размывал слежавшийся серый снег, какие-то почти черные льдинки, и дождь также сек голые прутья нераспустившихся деревьев и серую каменную стену напротив. Мерзкий дождь! Там шел дождь и капала вода, и какой-то студент поскользнулся в лужу и, сохраняя равновесие, случайно ударил проходящую бабу чертежным тубусом по голове. Я открыл форточку.

Баба немедленно покрыла учащегося матом.

— Ну, извините, — сказал он.

— Хрена ли мне с твоего «извините». Из него шубы не сошьешь, а по морде ты мне уже заехал, — рассудительно заметила баба.

— Это верно, — согласился студент.

И за этой сценой жизни наблюдали, кроме меня, еще и на улице. Мать с сыном. Жадность к зрелищам горела в их глазах. Сын был мальчик младшего школьного возраста и, должно быть, обожрался халвой — такое у него было подсолнечно-мучное личико. Мамаша же давно уже, по-видимому, нигде не работала, а лишь ездила на хороших машинах, называя шофера по имени — «Вася» или «Толик».

Она подошла поближе, и сын открыл рот, но студент крикнул:

— Чего раззявились, раззявы?!

— Ити вашу мать, — добавила баба.

Возмутившаяся почтенная владелица обожравшегося ребенка тоже открыла рот и тоже стала ругаться. После того как они все окончательно переругались, раздался стук в дверь и зашла, вся в каплях дождя, Марья Александровна, мой большой друг.

Марья Александровна родилась в 1932 году и когда-нибудь умрет. В 1947 году Марья Александровна окончила школу-семилетку и поступила работать учеником продавца в продовольственный магазин. В 1950 году Марья Александровна вышла замуж за одного инспектора, бросила работу и родила ребенка, чуть-чуть располнев.

Вскоре муж покинул Марью Александровну, а ребенок умер, отчего Марья Александровна снова вернулась в магазин. А было это уже в 1955 году. После этого Марья Александровна еще несколько раз выходила замуж, но работу уже не бросала. Работу она меняла. Она последовательно была продавцом, приемщицей порожней посуды, посудомойкой, официанткой, завпроизводством столовой, официанткой в кафе, завпроизводством в кафе, метрдотелем ресторана и наконец утвердилась в роли заведующей столовой, где мы с ней и познакомились, когда я что-то ел такое вкусненькое из приготовленного Марьи Александровны подчиненными и сотрудниками.

Да-а… Если бы Марья Александровна была писателем, то можно было бы позавидовать ее такой богатой трудовой биографии. Хотя, впрочем, и так можно было позавидовать, потому что к концу своей имеющейся на сегодняшний день биографии Марья Александровна пришла с полным