кореша и коллеги, с красными повязками на сильных мозолистых руках, минуя лютых хиппи, направляются прямиком к нашему столику, где беседуют вполне приличные люди в пальто, черных очках и с дипломатом (под столом), обсуждая последний альбом Кьеркегора и влияние творчества Бэвида Доуи на ранние песни БГ. Крепкие такие спортивные ребята, вежливые улыбчивые строители коммунизма с открытыми улыбками на добрых лицах – это я не про нас, а про дружинников, – подошли и очень радостно на нас уставились. Мы им сразу понравились. В хорошем смысле. Мы в их головах тут же попали под статью о внешнем виде, которая благодаря доброму заботливому дедушке Андропову стала тогда очень актуальной. Именно так, по их мнению, должны были выглядеть идеологические враги, нагло перешедшие линию фронта. Они еще не знали не ведали, как им повезло. Эти классные ребята с повязками нас бы, естественно, и так забрали, но кульминация сего исторического винтилова случилась, когда нас вывели на улицу и меня попросили открыть дипломат. Мало ли, там самиздатовская «Мастер и Маргарита», или какая другая непотребщина, типа «Камасутры». А там, а там, е-мое – полный чемодан стеклянных пробирок, заткнутых ватой, где на подозрительном белом субстрате ползают отвратительные мухи. Наверняка ядовитые или зараженные штаммом неведомого вируса. Так это, что же это, братцы, – мы настоящих шпионов поймали? А? Диверсантов-вредителей? Спасли любимый город? Предотвратили эпидемию? Хотя, гоню – такого слова они, наверное, и не знали.

Я никогда в жизни не видел более счастливых людей. Дружинники с сияющими (нет – горящими) глазами буквально прыгали на месте, как резиновые мишки Гамми. Они беззвучно кричали «ура» – я это четко понимал. За ребят просто нельзя было не порадоваться. Как ни жаль, но мне пришлось испортить им праздник. Понятно, что одно дело – вязать всякую прозападную шушеру, продавшую душу за кофе и рок-н-ролл, а другое – поймать на Невском проспекте, в клоаке под названием «Сайгон», настоящих западных наймитов, матерых диверсантов с выбритыми висками и чемоданом отравленных мух. Но я, пока они не успели повалить нас наглыми мордами на асфальт, успел показать им студбилет и рассказать про свою научную работу (на ниве продажной девки империализма), которую я иногда беру на дом. Естественно, они мне, хитрому шпиону, не поверили. Ни с первого, ни со второго раза. Вот если бы у Гани, который занимался наукой на базе кафедры сельского хозяйства, с собой были гуси, спаривать которых мой верный товарищ регулярно по выходным отправлялся на агробиостанцию в Вырице, тогда другое дело. Но пробирки с мухами – это ж чистое вредительство…

Прямо жалко было смотреть на дружинников. Торжество справедливости таяло на глазах. Они отказывались верить в нашу невиновность. Мухи явно были нечистыми. Как и наши намерения. Я просто умело пудрил им мозги. Конечно, я же хитрый матерый враг. Но старший их оказался посообразительней и первым смирился с действительностью. Хотя дипломат с подозрительными плодовыми мушками мне не отдал. Расстроились они тогда, конечно, капитально. Злобно свинтили вместе с нами человек десять в «Сайгоне» и погнали эту банду отщепенцев в отдел по борьбе с молодежью на улице Заслонова. Там мы просидели целый день в ожидании допроса. Публика собралась веселая, яркая: хиппи, панки, тедди-бои, брейкеры, пацифисты и даже один одинокий толстенький лысоватый металлист в заклепанной джинсовой куртке и футболке АС/DC.

– Что исИ-дисИ? – спросил его веселый румяный дружинник, громко ударяя последние слоги в названии. – Ну иди-сиди.

Еще мне запомнился панк по кличке Слепой в черной тройке с узеньким галстучком и в синих очечках. Его привели и… сразу выгнали с криками:

– Кто, бля, опять Слепого привел? Сказали же – Слепого не брать.

И еще помню пьяненького Оголтелого в ушанке и в пионерском галстуке поверх тельняшки. Он пел «Интернационал».

А повязанный народ все прибывал и прибывал. Среди задержанных оказалось много наших с Ганей общих знакомых, так что мы с толком провели время в умных беседах о прошедших и будущих сейшенах Ленинградского рок-клуба. Допросом и прочими унылыми подробностями я вас грузить не буду, скажу только, что степенные товарищи знали обо мне и моем окружении гораздо больше, чем я сам. А дипломат с дрозофилами мне вернули, попросили больше не позорить отталкивающим внешним видом дедушку и отца и отпустили нас с Ганей в ночь. Прочь. К бедным родителям, потерявшим нас и спешно обзванивающим морги. Жалко их, конечно.

А еще мне до сих пор жалко тех несчастных дружинников. Вижу я, прямо как сейчас, их разочарованные, обиженные лица. Отнял я у них уже практически сбывшуюся мечту. Не удалось им спасти мой любимый город от меня и моих коварных дрозофил в мае 1985 года. Особенно такого рыжего коротышку жалко с веснушками. Мы потом на втором курсе в колхозе вместе с ним картошку собирали.

Мотя и Килька

Повесть «Бездельники» – произведение ностальгическое, почти автофикфшн. И хотя там все переврано в угоду авторскому сюжету, во многих героях (хоть они и образы собирательные) настойчиво проступают черты их прототипов. Иногда нескольких сразу. Не многие из моих товарищей по веселью в том чудесном времени дожили до наших постных дней. Тем ценнее возможность для меня увидеть их сейчас и подарить свою книжку. Которая немножко про них. А про некоторых даже множко. Главное, что есть повод для встречи.

Вот, например, моя самая любимая, самая стильная пара ленинградских панков. Мотя и Килька. Игорь и Таня Мотовиловы. Через три года будет сорок лет, как они вместе. Две дочери и внук. Мотя – супергитарист. Играл в группах: «Труд», «Народное Ополчение», «Бригадный Подряд». Таня пару раз танцевала на сцене вместе с Гаркушей в раннем «Аукционе». Очень их люблю. И истории про них тоже очень уважаю.

Шли две девушки – Таня и Марина – летним вечером по сиреневой ленинградской улице. Слышат – рок-н-ролл играет из-под земли. Это в подвальном тире Мотя с товарищем Билла Хейли крутят и куражатся. Не смогли девчонки мимо пройти. Зашли потанцевать. Так и танцуют Таня с Игорем до сих пор. А Марина потом замуж за Алекса Оголтелого вышла. Но это совсем другая история. Через пару месяцев после тира Мотя с Килькой пересеклись на дискотеке, которую Олег Гаркуша вел. А после дискотеки нашли они, сидящим в урне у входа в здание в дупель пьяного приятеля – фотографа Леню Фельдмана. Нельзя было его бросать в таком состоянии. И в интеллигентную семью везти было нельзя. Поэтому ребята взяли его и отвезли к Кильке. У нее