тебе жена чай заваривает. Иди спать ложись.

— Ничего она мне не заваривает. Только орёт. А знаешь, как на меня орала? Матом, да таким, что не всякий мужик сможет. Я вот не смогу. Я ей: «Настенька, Рождество — светлый праздник. А ты кричишь». А она: «К шлюхе своей ступай!», и ключи от квартиры забрала.

— Прекращай меня шлюхой называть, — перебила Геля: пьяная болтовня Белогорского начала сильно раздражать.

— Я тебя не называю. Это она и не про тебя, а про Василину так. Прочла в телефоне нашу с ней переписку и давай меня выгонять. Только, Геля, я думаю, — Антон понизил голос, — что она не от ревности, у неё самой мужик появился.

— Про какую Василису ещё ты придумал, сказочник?

— Не Василиса, а Василина. Она не женщина, она воплощенная мечта! — с этими словами Белогорский встал и поплелся в комнату.

Ангелина содрогнулась, представив, что ей придётся всю ночь слушать храп пьяного мужика, но сидеть на кухне, уставясь на экран телевизора, быстро надоело. Глаза слипались, зевота одолевала, и она всё же пошла в комнату, легла на диван, сразу, несмотря на присутствие Белогорского, провалилась в глубокий сон. Ей снилось, что она идёт по заснеженному Старому Залучью, к ней навстречу идёт Ярослав, он обнимает её, прижимает к себе… Ангелина просыпается, на её теле рука Антона.

— Это ещё что? — Геля возмущенно села на диване. — Изнасилование в новом году у меня уже было и совершенно не понравилось.

— Да я просто тебя разбудить хотел. Поговорить.

— На часы посмотри!

— У меня психологическая травма

— Все мы чья-то психологическая травма, — печально заметила Ангелина. — Например, ты моя травма. Я два года рану зализывала.

— Гель, чего вспоминать, что давно прошло. Я и так наказан, что на истеричке женился. Слушай, я тут подумал: может, мне у тебя пожить, пока меня жена обратно не пустит.

— Ты свой пьяный бред не озвучивай, — Ангелина встала и пошла на кухню попить.

В чайнике воды не оказалось, «Это я выпил», — с гордостью, как о достижении, объявил Антон.

— Ты не злись, что я тебе спать не даю. Мне сейчас так погано.

— Пить надо меньше, — буркнула Ангелина.

— Ты же ничего не знаешь. Меня жена из дома выгнала.

— Ты это уже говорил.

— Ты не понимаешь, как это тяжело.

— Я не понимаю только, в чём проблема? Ты же сам от неё уходить собирался, мне предлагал вспомнить былое.

— Ну, нам есть что вспомнить. Я вот часто фотографии смотрю, как мы на море ездили, как в горы ходили. Я же тебя любил!

— А потом женился на другой.

— Гелька, прекращай бубнить. Я от жены по-любому ушёл бы — пилит, орёт, опять пилит. Но я бы сам ушёл, а то она меня выставила. Я женщину встретил, Василину, это мечта всей моей жизни. Мы в галерее на выставке познакомились. Её работы рядом с моими висели. Как она с тенями и отражениями работает!

— Ну, так и шёл бы к этой Василине. Вместе на пленэр бы ездили, с тенями и отражениями работали. Чего ко мне приперся?

— Она на неделю в Турцию уехала. Старый Стамбул снимает. И потом, она сказала, что ещё не готова вместе жить, она пока думает.

— А как надумает, так ты сразу жене ручкой сделаешь?

— Сделаю, — безмятежно улыбнулся Антон. — Сколько можно в дурдоме находиться!

— Каким ты был, Антон, таким остался, — зевнула Геля. — Живёшь с женой, улыбаешься жене, Настенькой называешь, а сам глазами ищешь, к кому бы соскочить. Мерзко это.

— Чего ты нудишь постоянно? Вспоминаешь, что давно забыть пора. Не тебе ворчать. У тебя без меня, сразу видно, всё отлично сложилось: пришла ночью, нарядная — платьице, сапожки…

— Да, у меня всё отлично! Мне только что предложение руки и сердца сделал один прекрасный человек, — гордо заявила Ангелина, сама не понимая, зачем она что-то объясняет своему бывшему, тем более, пьяному бывшему.

— Стоящий хоть мужик?

— Стоящий без всякого «хоть». Вот думаю, принимать ли его предложение или пока подождать.

— А что тут думать — выходи. Чего ждать? Тебе в феврале тридцатник стукнет.

Ангелина не собиралась рассматривать слова Бориса как реальное предложение, но напоминание о возрасте смутило. Надо бы банку с цветочным мёдом на видное место поставить.

— Я, конечно, дурак: тебя на Настю променял, — прервал Белогорский Гелины размышления. — Но она такая была неземная, такая наивная, просто «подарок судьбы». Теперь-то я понимаю, что купился на дешёвку, на сплошное лицемерие.

— Антон, у тебя что ни баба, то или «воплощенная мечта», или «подарок судьбы», причём, не только спьяну.

— Может, ты и права, — вздохнул Антон. — А ты с этим мужиком, который замуж зовет, давно мутишь?

— Тебе какая разница?

— Какая разница — одна даёт, другая дразнится, — хмыкнул Белогорский. — Я когда за тобой в декабре в эту чёртову дыру приехал, ты уже с ним была? Поэтому меня отвергла?

— Нет, тогда я о другом человеке думала. А тебя отвергла, потому что ты в отношениях себя уже проявил.

— Гелька, ты без меня, смотрю, во все тяжкие пустилась. Мужиков меняешь, по ночам где-то таскаешься.

Ангелина посмотрела на часы: половина пятого. Если не удастся хотя бы пару часов поспать, то уснёт прямо в офисе, а стол её рядом с дверью — за компьютером не спрячешься.

— Антон, можешь до утра на кухне сидеть и трезветь, я спать. Мне через три часа на работу.

Странно, но сон не приходил, Геля ворочалась, ненадолго погружаясь в полудрёму. Антон абсолютно правильно напомнил, что в феврале тридцатник стукнет, а она ничего не достигла из желаемого. Известно, что полностью довольных своей жизнью найти непросто. Вот Ксюха, умница, красавица, востребованный дизайнер, всего, чего ни задумает, добивается, мужика любого обворожит, если захочет, но главное, заветное, желание — материнство — ей недоступно. У Маришки изумительные дети, замечательный муж — счастье в семье, но как-то она призналась подругам, что им завидует: у них карьера, путешествия, события, а ей её жизнь на пятьдесят лет вперёд известна: дети вырастут, внуки появятся, и всё опять кругу. И Вероника, успешная, работой увлечённая, всё, кажется, у неё есть, а вот любви не хватает… Ангелина вздохнула: ей, как и подругам, тридцатник стукнет, но в отличие от них, у неё вообще нет ничего: ни карьеры, ни семьи, ни ребёнка, ни любви.

Без десяти семь заиграла музыка будильника. Ангелина с трудом поднялась, растолкала Белогорского:

— Вставай, мне на работу уходить.

— Ну, и иди. Я ночь не спал, дай поспать, — проворчал Антон и повернулся набок.

— Я тоже ночь не спала,