– И жить стало легче, и разговаривать можно свободнее. Раньше повсюду были доносчики, теперь их мало, и народ стал более свободно высказываться. Что думают, то и говорят.

– А в журналистике и литературе, конечно же, популярен «второй слой»?

– Иносказаний более чем достаточно. Этот литературный прием понимают все. Привыкли. И если кто-то нападает, скажем, на Сталина, то остальные понимают, что речь на самом деле о собственных пенатах.

– Что из переведенного вами, естественно, кроме Гоголя, вы считаете главным?

– Роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Композиционно это, конечно, книга поэта. Но два издания уже выдержала и хорошо раскупается. Недавно перевел «Нечистую силу» Пикуля. Тираж – 100 000 экземпляров. Пятое переиздание выдержала «Яма» Куприна. Опубликовал и свою книгу очерков о судьбах русских писателей – о Маяковском, Есенине, Исаковском, Фадееве… На очереди переводы рассказов Теффи. Как видите, худо ли, бедно, но в Китае имеют представление о русской литературе – и не только о классике. Много ли русских читателей могут хотя бы назвать имена десяти современных китайских писателей?.. А у нас сегодня есть немало интересных, в том числе и очень молодых, авторов. Не хочу никого обижать лично, но порой такое складывается впечатление, что ваши китаеведы заняты исключительно погоней за деньгами, подрабатывают, где могут и на чем могут, а это, согласитесь, отнюдь не способствует лучшему пониманию культуры и литературы Китая.

– А есть ли у китайских писателей такое понятие: «писать в стол» в надежде на то, что когда-нибудь режим изменится, твое произведение обязательно увидит свет и будет оценено по достоинству?

– Есть, конечно. Но я не хочу писать в стол. Я хочу видеть свои книги напечатанными.

Вместо послесловия

Сегодня уже стало традицией восхищаться всем, что так или иначе связано со словом Япония. И Россия здесь не исключение. Иногда мы – искренне – считаем Японию сродни даже некой инопланетной цивилизации. Это придыхание европейцев перед иероглифами, эти восторги кимоно, пагодами, знаменитыми картинами с экзотическими женщинами в восточных нарядах, да что там – обычными палочками для суши, единоборствами карате и дзюдо, все это «изысканное», «утонченное», «непостижимое» продолжают волновать и будоражить наше сознание. По мере того как Страна восходящего солнца вынужденно открывалась миру, японцы умело распорядились выпавшими им возможностями, грамотно использовали, как теперь выражаются, тренд и создали замечательный, великолепный и загадочный образ своей страны.

Теперь, когда Китай с опозданием, но тоже вступает на «стезю открытости», рядовой путешественник подсознательно сопротивляется «пропаганде»: что мы, иероглифов и пагод не видели? палочек в руках не держали? риса не ели? Да, Китай, и что с того?». Пиетета ко всему японскому, тому, что складывалось долго, но упорно в отношении Японии, уже достичь сложно. Место первопроходца занято!

Если вам удастся разговорить «осведомленного» китайского обывателя (а мне довелось), то вы почти наверняка услышите: «Они же все у нас взяли! Мы – центр этой цивилизации, а Япония – ее далекая провинция! Вся их культура, весь их быт – кимоно, палочки, письменность – это все наше!»

А если поговорите с «осведомленным» жителем японских островов, он, с присущей им всем учтивостью, вежливо, загадочно (и снисходительно) улыбнется. Что, скорее всего, означает: «Ну, да. А если и так! И что? Мы же ничего не украли. Да, переняли, выучились, но – трансформировали, но – переосмыслили и присовокупили ко всему этому собственную самобытность!»

Тривиальная истина: кто не успел – тот опоздал. Поучительный пример.