Пока он совершал все эти действия, оборотень подошел к Федору и радостно обнял того за плечи.

— Я рад, что ты не покинул нас, брат. — Улыбался он. — Я просил об этом в молитвах Девану, мою богиню, ее отца Перуна, и создателя мира, Рода. Даже богиню смерти — Морену, умолял не забирать тебя. Они услышали меня, и ты жив.

— Спасибо брат. — Улыбался Федор, не смотря на боль в голове и груди. Теперь он был уже не та размазня, дрожащая страхом, и скулящая от каждого пореза на пальце. Этот мир изменил его, сделал мужчиной, пусть и молодым, с легким пушком вместо бороды и усов, но мужчиной. Даже мыслить парень начал по-другому. Появилось то, чего никогда раньше не было. Ответственность. За друзей, за город, за себя в конце концов. Мышцы налились силой, стали узловатыми и эластичными. Взгляд суровым, а в волосах светилась седая прядь, одна единственная белая полоса в челке, память о пещерном медведе.

— Я тоже рад что ты выжил. — Он сжал облокотившуюся на лавку ладонь оборотня. И что ты жив, ткнул он в плечо Бера. — И улыбнувшись добавил. — Брат.

Это, простое, казалось бы, действие, произвело неожиданную реакцию, с последним. Он вдруг выронил существо, которое держал в руках, которое, впрочем, бежать уже никуда не собиралось, помня последствия, следующие за подобным поступком, и потому спокойно осталось на лавке, куда упало, около Федора.

— Ты назвал меня братом?!!! — Воскликнул здоровяк, и его глаза увлажнились. — Ты правда так считаешь? — Он с надеждой посмотрел на Федограна, а потом перевел взгляд на оборотня. — И ты тоже?

«Что это с ним». — Подумал наш герой, и вопросительно посмотрел на Вула, но тот лишь загадочно улыбнулся, и кивнул в сторону Бера, мол: «Сам у него спроси».

— Ты чего?

— Я при вас все время был, как приемыш в семье. Сослуживец, друг, конечно, но не родственник. Теперь же ты меня братом назвал. Теперь я, как и Вул… Названный брат. Да я за это… — Он не смог договорить, захлебнувшись чувствами.

— Так мы давно уже тебя как брата воспринимали. — Смутившись такой реакции, казалось бы, на простые слова, произнес Федор, и вдруг обратил внимание на внимательно прислушивающегося к разговору, стреляющего, переводя глаза с одного на другого, пенника.

— А ты чего тут свои лопухи растопырил. Кто такой? Как зовут?

— Лопухи…! — Засмеялся, сообразив, что имел в виду наш герой, рыжий. — Это же надо так уши назвать. А ведь и вправду похожи.

— И ничего не лопухи. У самого тебя лопухи. — Набычился тот, превратившись в мохнатый колобок. — Шишок я. Илькой кличут. За тобой приглядываю. Воевода просил, чтоб ты, значит чего не учудил, как тогда в харчевне. Мало ли чего еще непотребного сожрать надумаешь. Вот я и приглядываю.

— Шпионишь. — Подвел итог этому монологу Федор.

— Ну и шпионю, а чего тут такого. Я же шишок. Нечисть вредная и злобная. Меня вообще-то бояться положено, а тот бугай за шкирку. Вот буду ему теперь пакостить, мисочкой с медом в углу не отделается.

— Так ты домовой. — Догадался парень.

— Причем тут домовой, совсем не домовой, тот к одному строению привязан, а я существо свободное, я волю люблю. Говорю же. Шишок я.

— Не приставай к нему. — Внезапно вступился за пленника Вул. — Слышал я о них много, вот только вижу в первый раз. Скрытные они. С ним разговаривать бесполезно, он, что помело, так заболтает, что голова кругом пойдет. Нежить он. Живет где хочет, делает что хочет. Стрибога создание. Он его себе для развлечения создал, да потом выгнал. Неудачные получились. Болтливые очень.

— И ничего не выгнал. Он нас в мир отпустил, свободу дал…

— Да говори ты что хочешь. Какая нам разница. Прервал очередной монолог Ильки оборотень, махнув на него рукой. — Иди отсюда, нечего тут подслушивать.

— Не. — Вдруг рассмеялся тот, словно сверчок заскрипел. — Не пойду, у вас интересно. И подслушивать тут легче чем из щели.

Дверь скрипнула, и на пороге появился щербатый. Вы во что, тут, мою избу превратили негодники. — Заорал он грозно, прямо с порога. — Ну-ка брысь отсюда все, кроме Федограна. Тому можно, он болен еще. — И вдруг заметил шишка. — А ты вообще, чего тут делаешь. Тебя не видно не слышно быть должно, а ты на лавке байки травишь. Брысь в щель, и не высовывайся.

— Сам в щель полезай, умник. А мне и тут неплохо. А на виду я потому, что меня вон тот бугай словил. — Голова гостя мотнула ушами в сторону Бера. — А теперь я и сам не хочу уходить. Мне так за ними подглядывать удобней.

— Ладно тебя не переспоришь, а остальные вон пошли отсюда.

Влияние этот знахарь в городе имел огромное, больше даже чем сам воевода. Служителя Перуна боялись все, хотя непонятно почему. За всю историю его проживания, он никому и никогда, ничего не сделал плохого, кроме только может быть того, что крепко обругал, а вот добра от него видели все, каждый отметился приходом в его избу с болячкой, и никому, с виду злобный дед не отказал.

И потому, не смея спорит, пожелав скорейшего выздоровления, и пожав на прощание руки друг-другу, посетители ушли. Щербатый же, присел молча возле стола, на скамью, высыпал из сумки кучку травы, и не обращая никакого внимания ни на кого, молча, стал перебирать.

— Нет, так не интересно. Скучно так. — Шишок заходил по краю лавки, на которой лежал наблюдающий за ним и улыбающийся Федор. — Что тут смешного. — Маленькие глазки злобно зыркнули, а их хозяин, резво спрыгнул на пол и нырнув в щель, исчез.

— Наконец-то. — Развернулся волхв. — Никак от него не отделаешься. Только молчать при нем и внимания не обращать, он тогда интерес теряет и уходит. Вот ведь сплетник назойливый. Как с ним воевода общий язык только находит, ума не приложу? Давай ка я тебя погляжу. Сесть сможешь?

Ловкими движениями знахарь распеленал стягивающую Федора повязку, потыкал в ребра пальцем, смотря в глаза, приложил к груди ухо, и удовлетворенно крякнув, достав с полки горшок с вонючей мазью, обильно смазал покрытое синяками тело, и вновь обмотал повязкой, но уже не так туго.

— Пару дней полежишь еще, и в баню пойдем, через порог тебя протащу, попарю с травками, как огурчик станешь.

— Как это через порог? — Не понял парень.

— Дурная голова. То первое лекарство, оно… — Что оно он договорить не успел. Из щели вылез