Это лицо! Он знал его! Хотя и не думал увидеть вновь. Лицо его заклятого врага, гения преступного мира, известного под именем Кала Наяк.

Лицо человека, которого Чопра убил девять лет тому назад.

Поппи занималась выпечкой. Она первая признавала, что слава лучшего пекаря ей не светит, но, несмотря ни на что, любила это занятие. Оно помогало собраться с мыслями, особенно когда на сердце бывало неспокойно.

А сейчас ею владело такое сильное беспокойство, какого она за всю жизнь еще не испытывала.

Идея, впервые посетившая ее во время беседы с Киран, когда они сидели в шикарном доме кузины в Бандре, за прошедшее время успела оформиться и созреть. Обдумывая свой план, Поппи все быстрее двигала руками, взбивая тесто снова, и снова, и снова.

Дитя! Ее собственное дитя! Именно о нем Поппи мечтала больше всего на свете. И теперь судьба дает ей такой шанс.

Но разве это возможно? Как смеет она надеяться, что ей удастся безнаказанно осуществить задуманное?

Когда она впервые излагала свой план Киран, а затем ее дочери Партане, ее душили сомнения. Не верилось, что женщины дадут свое согласие.

Но в ее предложении имелось зерно здравого смысла – по крайней мере, в свете тех фактов, которыми она располагала.

Дочь ее кузины носит внебрачного ребенка. Молодая женщина не хочет делать аборт, но и растить ребенка не желает. Поэтому его отдадут на усыновление. У Поппи своих детей нет и быть не может… Так почему бы Поппи не стать матерью для ребенка, которого родит дочка Киран?

Неужели лучше отдать малыша на воспитание незнакомым людям, в какой-нибудь убогий приют?

В конце концов, разве новорожденный не будет приходиться Поппи родным внучатым племянником?

Киран, разумеется, с радостью ухватилась за возможность спасти честь семьи. А с ее помощью удалось убедить и Партану, которая скрепя сердце все-таки вынуждена была признать очевидную целесообразность предложенного выхода.

Проблема заключалась в Чопре.

В свое время муж дал понять, что не поддерживает идею усыновления. Поппи так и не поняла, почему, но знала его достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: единожды приняв решение по такому вопросу, он не станет его менять. И если она попробует завести с ним разговор об усыновлении внука Киран, то лишится всякой надежды на воплощение задумки в жизнь. Поэтому Поппи решила: она притворится беременной.

Следующие девять месяцев она будет разыгрывать спектакль, делая вид, будто находится в положении. А потом, когда ребенок появится на свет, представит его как своего собственного.

План на первый взгляд казался совершенно безумным, и каждый раз, когда Поппи мысленно к нему возвращалась, у нее начинало бешено колотиться сердце. Однако, обдумав все как следует, она осознала, что он не столь уж фантастичен.

Чопра, конечно, был следователем, но все знают, что мужчины в подобных вопросах поразительно невежественны. Пока она будет потихоньку набирать вес, изображать приступы утренней дурноты и временами жаловаться на плохое настроение, он в ее беременности не усомнится. В конце концов, Индия – это не Запад, где мужчины, видимо, осведомлены обо всех нюансах процесса, которому следовало бы оставаться исключительно женским делом. Они даже присутствуют при родах, что представлялось Поппи вопиющим оскорблением общественной морали.

Пурниму одурачить будет сложнее, но с ней Поппи разберется. Мать поворчит-поворчит, однако при необходимости станет соучастницей преступления. В конце концов, не она ли годами выговаривала дочке за отсутствие внуков?

Что же до самих родов, то в больницу Поппи не пойдет, а потребует ради соблюдения традиций пригласить повитуху. Она убедит всех в том, что последние недели беременности ей лучше провести с близкой подругой, кузиной Киран, а та, якобы движимая заботой о выздоровлении ослабевшей после «болезни» дочери, как раз переедет жить в небольшой коттедж в Силвассе, недалеко от Мумбаи. Ребенок появится на свет на целых три недели раньше названного срока: преждевременные роды. И тогда Поппи станет наконец мамой.

Поппи верила, что материнство, кроме всего прочего, поможет заглушить крепнущее чувство, будто в их отношениях с мужем что-то разладилось. Она горячо любила его, но после пережитого сердечного приступа Чопра стал проявлять все большую отрешенность и даже отчужденность. Возможно, это объяснялось сломом привычного образа жизни… Но она стала замечать в его поведении и другие, весьма странные перемены.

Взять хотя бы таинственные телефонные звонки последних месяцев. Когда бы ни позвонили, Чопра всегда просил его извинить – даже если сидел за обеденным столом – и удалялся для разговора к себе в кабинет. А когда Поппи интересовалась, в чем дело, отвечал: «Это по работе». Вот только прежде ему никогда так часто не звонили «по работе» домой, тем более настолько секретно.

Поппи беспокоилась. И ответом на все ее беспокойства, как она теперь думала, должен был стать ребенок Партаны.

Она замерла и взглянула на стену, где висели одна возле другой вставленные в рамки и украшенные цветами фотографии – ее отца и отца Чопры. «Правильно ли я делаю?» – обратилась она к двум почтенным джентльменам, давно завершившим свой земной путь.

Постояла немного и снова вернулась к процессу взбивания теста.

Нарендра «Кала» Наяк был лишь одним из многих криминальных авторитетов, заправлявших преступной жизнью Мумбаи в начале девяностых. В те дни все они действовали вызывающе открыто, словно вовсе не боялись городских властей. Какого-нибудь видного деятеля, отказавшегося выдать требуемую сумму, вполне могли застрелить прямо посреди улицы, точно так же могли разделаться и с местным политиком, если во время очередной нелегальной сделки он выдвигал неприемлемые условия. Все это воспринималось как нечто обыденное.

По меркам преступного мира Мумбаи Кала Наяк считался предпринимателем. Начав с торговли гашишем, он первым дорос до масштабных закупок кокаина за рубежом, а позже стал производить такие наркотики, как экстази, ЛСД и «бабочку», удовлетворяя растущий спрос со стороны золотой молодежи, обитателей новых фешенебельных кварталов. Он быстро создал сеть распространителей, набирая людей среди городских попрошаек, евнухов и тех, кто опускался на самое дно общества. И сказочно разбогател, причем добился этого буквально в мгновение ока.

Но слишком большие деньги привлекают слишком много внимания, и вскоре Наяку пришлось вести борьбу сразу на несколько фронтов: он противостоял полиции, враждебным гангстерским группировкам, замешанным в грязных аферах политикам, которых не устраивала ежемесячная «дань», и даже собственным чересчур амбициозным помощникам.

Наяк нарушил исконный порядок. Местные авторитеты, железной рукой державшие подконтрольные им территории, снимали сливки, работая на привычных направлениях: вымогательство, азартные игры, проституция и контрабанда. Наяк же вслепую двинулся к новым горизонтам – торговле недвижимостью, кинопроизводству и прибрежной торговле, – сумел совместить эти занятия и использовал их для пополнения своей и без того туго набитой мошны. Однако его импульсивность и нежелание договариваться о разделе сфер влияния с